Как относится к строительству Белорусской АЭС, что было самым сложным, когда рванул Чернобыль и как спасали людей – Алексей Степанович Камай, тогда – первый секретарь Гомельского обкома партии, рассказал “Комсомолке”.
Когда рванул Чернобыль, люди не понимали: “Что с нами будет?” Алексей Камай (в центре) и секретарь ЦК КПСС Егор Лигачев (второй справа) объясняли, что случилась трагедия, но ситуацию стараются держать под контролем. Фото: личный архив
Когда 26 апреля 1986 года произошла авария на АЭС в Чернобыле, Алексей Камай работал первым секретарем Гомельского обкома партии. Первые дни, когда еще не было официальной информации о размерах трагедии, ему приходилось самостоятельно и оперативно решать вопросы на местах. О главной сложности – где и как размещать людей, а также о том, как сегодня он относится к строительству Островецкой АЭС, Алексей Степанович рассказал «Комсомолке»
– Алексей Степанович, что вы знали сразу после взрыва на Чернобыльской АЭС?
– Знал ли я, что авария такая тяжелая? Не знал, никто не доложил. Я задавал вопросы руководству, но они тоже знали только, что «радиация» и «что-то случилось». А жить-то надо было сегодня – надо было увозить людей. И они были вывезены. А куда вывозить? Как понять, что завтра не скажут, что в том или ином населенном пункте не выпали тяжелые радионуклиды? Например, известная история, когда население было отселено в деревню Чудяны Чериковского района, а затем оказалось, что она имеет нагрузку больше, чем в зоне Чернобыля.
– Я понимал, что случилось нечто серьезное, потому что и меня на вертолете не пустили подлететь к Чернобылю. Фото: Святослав Зоркий
Я понимал, что случилось нечто серьезное, потому что и меня на вертолете не пустили подлететь к Чернобылю. Информации об объемах аварии не было: ни из Киева, ни из Чернобыля, ни из Москвы. Оханья-аханья были, комиссии – заседали.
– Рассказывали, что сразу после взрыва нельзя было сеять панику и говорить правду о трагедии.
– Это ложь. Потому что, чтобы говорить, надо иметь официальные документы. А их не было ни у нас, в Гомеле, ни в республике. То, что призывали людей не паниковать, не бежать – а куда? В минском микрорайоне Малиновка еще в мою бытность построили жилье для переселенцев, но не секрет, что многие вернулись обратно на Гомельщину. Потому что человек привык к тем местам, условиям жизни, а кое-кто и спекулировал, оставлял новое жилье детям, а сам возвращался в свою хату.
Совхоз “Брагинский” был сдан в эксплуатацию накануне взрыва на ЧАЭС, после трагедии в срочном порядке всех жителей отселили на чистые территории. Фото: личный архив
– Когда вы узнали о реальном положении дел?
– Первая официальная информация поступила поздно вечером 3 мая после заседания комиссии в Киеве. По телефону из моего кабинета первый секретарь компартии Беларуси Николай Никитович Слюньков разговаривал с заместителем председателя Совета министров СССР Борисом Евдокимовичем Щербиной, который сообщил, что «сегодня принято постановление об отселении 30-километровой зоны». Но к этому времени мы многих уже отселили – из тех мест, где был зафиксирован высокий гамма-фон.
Когда 3 мая 1986 года Москва приняла решение об отселении людей из 30-километровой зоны, часть жителей уже вывезли, по периметру зоны установили столбы и натянули проволоку. Фото: личный архив
«Человек никуда не поедет, пока не передаст корову, свинью»
– Что было сложнее всего?
– Самой сложной была реакция на человека, который возмущается. Когда люди говорили: «Я не верю. Ничего не случилось, я никуда не поеду, зачем отселяете?» Самое сложное – спокойно разъяснить каждому, что случилась беда – такая, при которой вам здесь жить нельзя. «Насколько отселяем, надолго или нет, пока сказать не можем. Но мы вас забираем и перевозим вот туда. Забираем ваш скот, составляем ведомости с перечнем веса животных, упитанности, даем бумажку, что забрали. Через 3 – 5 дней получите за них деньги».
Человек есть человек, он не поедет, пока не передаст корову, свинью, пока не решатся другие вопросы.
Переселенцам советовали забрать документы, вещи – «потому что завтра тебя сюда не пустят».
– Самой сложной была реакция на человека, который возмущается. Когда люди говорили: «Я не верю. Ничего не случилось, я никуда не поеду, зачем отселяете?» Фото: личный архив
Самое тяжелое – это с человеком спокойно и доверительно общаться, пригласить его не к шуму и гаму, а к спокойному пониманию, что в наш дом пришла беда, и от нее можно спастись, для начала – путем переезда, а потом путем решения всех регистрационных вопросов: медицинских, финансовых, территориальных и так далее.
– Людей нужно было перевозить срочно, с минимальным багажом, но многие, наверное, хотели забрать всё?
– Фраза «забрать всё» не принималась. Сразу было сказано, что брать с собой можно лишь необходимые вещи. Да, у каждого были куры, собака, кот, вещи. И потом – из одной зоны разрешали везти домашнюю утварь, а из другой нет.
Из 30-километровой зоны – Чамково, Молочки, Круки – вывозить запрещалось. А из зоны, которая потом попала в программу ликвидации последствий (зона, где было меньше 40 кюри на квадратный километр по цезию и меньше чем 0,1 кюри по плутонию и 3 кюри по стронцию), – в эти зоны люди могли возвращаться и забирать необходимые вещи. Но запрещено было демонтировать сараи, хаты, хоть они за все это когда-то платили деньги. Всё это утилизировали, захороняли, а стоимость людям компенсировали.
– Надо было спокойно разъяснить каждому, что случилась беда – такая, при которой вам здесь жить нельзя. Фото: личный архив
– А как насчет ценностей: иконы, картины?
– Это могли забрать с собой. Во всяком случае, в тех населенных пунктах, где работали члены исполкома, где я лично бывал. Люди забирали иконы, заворачивали в рушники – пожалуйста.
– Минский микрорайон Малиновка под переселенцев построили позже, а первое время куда везли людей?
– Пригласили начальников автобаз, мобилизовали транспорт хозяйств, было расписано по населенным пунктам, какой детский сад или школу занять, какой дом культуры, кто из системы потребкооперации будет кормить людей. По списку с фамилиями, возрастом.
Далее решался вопрос более 138 тысяч детей из Гомельской области – на летний период их поездами отправили на отдых и оздоровление до Новосибирска. Из Гомеля каждый день уходили составы, некоторые пускали сплетни: «Ага, поздно ночью видели секретаря обкома, ходил возле поезда – значит, уезжает!»
Алексей Степанович и сегодня помнит все события того страшного года. Фото: Святослав Зоркий
Был и другой момент: 8 мая по звонку Егора Кузьмича Лигачева стало известно, что к Чернобыльской АЭС подведен жидкий азот и на атомной станции приостановлено повышение температуры. Помню, я пришел на торжественное заседание, посвященное Дню Победы, которое состоялось в Доме культуры железнодорожников в Гомеле. Были там и супруги – моя, Граховского (председатель Гомельского облисполкома. – Ред.), но нашелся один из деятелей, который выкрикнул: «Вы тут, а ваши жены уже давно уехали!» Я не выдержал и попросил супруг в зале подняться, чтобы все видели.
Или в одной из деревень, где отселяли людей, я выпил воды из колодца. Рядом – автобусы с переселенцами. Сразу загомонили: «А, тогда можно не уезжать!» Я ответил жестко: «Если в течение получаса не сядете в автобус, а вокруг милиция, военные, дам команду – и выволокут за одежду, но все равно увезут!» На этих житейских вопросах, перипетиях нельзя было создавать общественное мнение и спекулировать.
«Главная трагедия, что государство не имело программы ликвидации последствий аварии»
– Главная проблема в те дни состояла в том, что тонкости трагедии и ее объемы никто не сообщил и не знал. И в том, что белорусская программа ликвидации последствий на ЧАЭС впервые была принята в республике по моему предложению, на ее базе позже приняли и союзную программу.
– Сегодня некоторые спорят о необходимости строящейся белорусской АЭС в Островце, какое ваше мнение?
– И тогда, и сейчас у меня ответ один: как мещанин, я отношусь к этому отрицательно, но как государственник – положительно. Потому что атомная станция после изучения многих последствий и разработки нормативных документов всегда будет самым дешевым и удобным видом электричества для государства.
– Как мещанин, я отношусь к строительству Белорусской АЭС отрицательно, но как государственник – положительно
ДОСЬЕ «КП»
Алексей Степанович Камай, 82 года. Родился в деревне Барсуки Могилевской области. Окончил Белорусскую сельскохозяйственную академию, Высшую партийную школу при ЦК КПСС. Работал механиком совхоза, первым секретарем Мстиславского райкома комсомола, начальником Бобруйского производственного управления сельского хозяйства, первым секретарем Краснопольского райкома и Могилевского обкома партии, завотделом ЦК КПБ, председателем Гомельского облисполкома (1982 – 1985 г.), первым секретарем Гомельского обкома КПБ (1985 – 1989 г.), вторым секретарем ЦК КПБ (1990 – 1991 г.). До 2000 года был депутатом Палаты представителей Национального собрания РБ от Быховского избирательного округа. Председатель Совета Компартии Беларуси.
