Сто лет назад наш город буквально захлестнула мутная волна преступности. Дерзкие налеты, перестрелки и жестокие убийства происходили практически ежедневно. Обыватель не знал покоя ни на улице, ни в собственном доме. Одна власть меняла другую, милиция — полицию, но воры и бандиты продолжали свои дела при любом режиме. Хронику их «подвигов» тщательно фиксировали гомельские газеты того времени, пишут «Сильные новости».
«Закрывайте этажи — нынче будут грабежи!»
Технический прогресс всегда имеет обратную сторону, и с превращением Гомеля в крупный железнодорожный узел тихая жизнь патриархального местечка быстро закончилась. По Либаво-Роменской и Полесской железным дорогам в наш город прибывала не только мануфактура, колониальные товары или известные куплетисты, но и криминальные «гастролеры». Да и своих «марвихеров» и «щипачей» из «Кагального Рва» и «Америки», хулиганов из «Залинии» или «Монастырька» хватало.
Но все они стали казаться просто шалопаями на фоне того бума преступности, которая стала нарастать в ходе Первой мировой войны и особенно усилилась при Временном правительстве. Тому было множество причин. Царская полиция была распущена. Жестокие к простому народу и изрядно коррумпированные полицейские при желании все же могли поймать злоумышленников. Новая демократическая милиция формировалась из идеалистов и энтузиастов, но не имевших никакого опыта. Но самое главное — изменился преступный контингент. Ранее для профессионала «мокруха» была признаком низкого уровня мастерства. Теперь с фронта хлынули люди, в течение трех лет привыкшие убивать себе подобных. И грабить, и творить насилие.
Гомель в конце 1917 года был переполнен солдатами разложившихся частей, бедствующими беженцами из Польши и Западной Беларуси и различными заезжими «темными личностями». Да и самим гомельским рабочим, крестьянам и мелким торговцам на фоне разрухи и разорения, принесенного империалистической войной, порой не хватало самого необходимого. Выход нашелся простой: «Грабь награбленное!»
Торговые ряды
Розги вместо следственного эксперимента
При этом Октябрьская революция не сразу сильно изменила жизнь Гомеля, как принято считать. В 1918 году почти вся торговля и предприятия по-прежнему находились в частных руках. Гомельскому Совету рабочих депутатов еще долго приходилось делить власть с буржуазной Городской Думой и Земской Управой. Разве что Совет постановил реквизировать гостиницу «Савой», что вызвало протесты «приличной публики»: заявлялось, что столовая-ресторан в отеле была одним из немногих мест, где еще поддерживался порядок и «интеллигентному человеку можно пообедать».
Но вот Гомельское земство в течение двух месяцев задержало жалование милиции, и 20 декабря 1917 года все участковые комиссары и уездные милиционеры забастовали.
30 декабря Могилевская губернская продовольственная управа прислала своим коллегам в Гомель тревожное сообщение, что муки и крупы нет совсем, сухари на исходе, мяса и жиров на один-два дня, лошади падают от бескормицы, а настроение войск тревожное. Комитет из Могилева убедительно просил Гомель дать лошадям овса, а солдатам — хлеба.
Вдобавок ко всему в Гомеле кончился керосин, спекулянты подняли цены на него до 2 рублей за фунт. Улицы города погрузились во мрак. Для воров наступила идеальная пора.
За ночь в Гомеле могли ограбить до десятка магазинов, складов или частных подворий. «На дело» выезжали солидно, как на работу — с повозками, на которые и грузили из взломанных лавок и амбаров бочки с коровьим маслом и медом, мешки с сахаром, ящики с махоркой и хромовые кожи. Из конюшен по ночам угоняли основной транспорт того времени — лошадей. Грабили и днем. 28 декабря на Конной площади (район нынешнего Центрального рынка), прямо во время аукциона бракованных лошадей, молодой человек в солдатской форме пытался залезть в окно конюшни. Проходивший мимо патрульный выстрелил в воздух, но конокрад отнюдь не испугался. Соскочив с окна, он схватил патрульного за горло и хотел застрелить его из «браунинга». Только подоспевшие на помощь другие военные заставили грабителя под гулкие звуки выстрелов бежать. Вскоре его обнаружили спрятавшимся под печкой одного из домов. Задержанный документов не имел, зато при нем был найден «браунинг» и 600 рублей денег. При этом Кузьма Карликов, как он себя назвал, никак не унимался: по дороге в милицию попытался вырвать винтовку из рук конвойного и снова бежать, но на этот раз был жестоко избит солдатами.
Базарная площадь
Вот хроника только нескольких дней в Гомеле в канун Нового 1918 года. 30 декабря трое грабителей в солдатской форме врываются в квартиру № 65 на Ветреной улице (ныне Гагарина) и приставляют к головам Ицки Генкина и Гирша Гамбурга два револьвера и саблю. Испуганные насмерть Ицка и Гирш безропотно отдают бандитам 5415 рублей, с коими эти «шлемазе» моментально испаряются.
Впрочем, стражи порядка тоже бывали без сантиментов и стреляли на поражение. 31 декабря у Полесского вокзала (примерно в районе нынешнего Полесского путепровода — ЭМЗ) военным патрулем и комиссаром железнодорожной станции были задержаны два малолетних, но уже профессиональных вора — 14-летний Михаил Каешкин и 13-летний Кобрусев. Ранее они уже неоднократно привлекались за кражи. Видимо, малолетки шарили по вагонам на путях, чем, кстати, промышляли некоторые их сверстники и в позднее советское время. При конвоировании в районе Новиковской рощи подростки бросились бежать. Каешкин был застрелен солдатами на месте, а Кобрусев — ранен, но отчаянным рывком все же смог скрыться в роще.
Насыщенность Гомеля оружием тоже приносила свои печальные плоды. В тот же день в Вольно-пожарном обществе при неосторожном обращении с револьвером застрелился 19-летний молодой человек. Тогда же вечером в рабочем клубе на Мясницкой (ныне Коммунаров) 18-летний парень, рассматривая револьвер, случайно застрелил 19-летнего. А на станцию Либаво-Роменской железной дороги из Тереховки были привезены три трупа неопознанных солдат.
Ночью неизвестные громилы ломились в магазин Бергера на Румянцевской улице, хозяева дома проснулись и спугнули их. Через час грабители вернулись, и снова крики всполошенных жильцов дома заставили их уйти. В отместку рассерженные налетчики разлили в магазине керосин из бидона и подожгли дом. Так не доставайся же ты никому?
А 1 января 1918 года в слободе Новая Мильча братья Абрам и Ефим Калинины и Ананий Жаров с пьяных глаз порезали ножом Филиппа Черногирова. С ранами в животе и боку и без сознания пострадавший был доставлен в лазарет.
Еще при царе был введен сухой закон, правительство народных комиссаров это наследие «старого режима» отменять не спешило. Но, как видим, граждане все равно находили, что выпить. Правда, торговля спиртом тогда была сродни нынешнему наркотрафику. В конце 1917 года толпа измученных борьбой с алкоголизмом мужиков разгромила склад спирта в Новоселках. Алкоголь из него тут же поступил на гомельский рынок. Газета «Гомельская жизнь» сообщала о задержании на базаре солдата Семена Дулева из Лопатина с 4-мя бутылками спирта — в одной графе с убийствами и вооруженными нападениями. Задержание проводил сам комиссар 1-й части милиции Семен Гезенцвей.
А вот еще милиционер той же части Есилевский заметил одетого в солдатскую форму, вынесшего из гостиницы «Континент» сверток в одеяле. Служитель правопорядка проследил за человеком со свертком, севшим на извозчика. Так и есть — неизвестный вышел на Троицкой (ныне Крестьянская) и направился к известному торговцу спиртом Чернину. Милиционер вошел следом и застал там разлив спирта по бутылкам. Ну прямо как в 90-е: и спирт, и его разливавшие были задержаны. Курьером оказался военный чиновник 58-го автомобильного отряда Котляровский.
Торговые ряды
Но гораздо жестче, чем милиция, в отношении преступников вела себя уличная толпа. Самосуды в то время были не редкостью. В январе на станции «Гомель» был задержан за кражу кошелька с 309 рублями вполне себе прилично одетый молодой человек Яков Хонес. Когда вора вели в милицию, его и трех конвойных у гостиницы «Метрополь» окружила большая толпа солдат, желавших расправиться «своим судом». Конвойные сделали несколько выстрелов в воздух, в ответ из толпы тоже стали стрелять. Прострелив Хонесу ногу и руку, толпа жестоко избила его. Вора едва удалось отбить и еле живого доставить в городскую больницу.
К малолетним воришкам относились менее строго. В Бобовичах подозреваемого в краже в лавке местного потребительского общества несовершеннолетнего Моисеенкова пороли на крестьянском сходе. «Под розгами несчастный подросток сознался в краже денег из лавки и выдал своих сообщников», — пишет корреспондент. Уплату ущерба сход возложил на отцов подозреваемых, от которых, видимо, им досталось дополнительно. Вероятно, крестьяне столь дружно встали на защиту своего кооператива, потому что потребительское общество позволяло им закупать городской товар по более низким ценам.
Мадам Конторович и «медвежатники»
Даже экспроприаторы банков действовали тогда с поразительной незамысловатостью и наглостью. «Вчера вечером совершена была попытка ограбления Гомельского отделения Русско-Азиатского банка (ныне Главное управление Национального банка РБ на ул. Совесткой. — ред.), — сообщала газета „Гомельская жизнь“. — Неизвестный злоумышленник, пройдя через двор, забрался на крышу дома, где находится банк и квартира директора г. Конторовича. Выбив слуховое окно, злоумышленник проник уже было на чердак, рассчитывая оттуда попасть в помещение банка, но был вовремя замечен г-жею Конторович, в то время, как он зажигал спичку за спичкой с целью ориентироваться в темном чердаке. На поднятую тревогу явились чины милиции и воинский наряд, которые и задержали злоумышленника, оказавшегося в нетрезвом виде и вооруженного финским ножом». Так, благодаря бдительности мадам Конторович, сработавшей не хуже охранной сигнализации, «Русско-Азиатский банк» был спасен. История только умалчивает, спички какого производителя не хотели гореть у горе-«медвежатника» на банковском чердаке. Но скорее всего новобелицкой фабрики «Везувий» (впоследствии Гомельский ФСК).
Рyсско-Азиатский банк, 1918
А вот в Лоеве налетчику первоначально пошел «фарт». 4 января в местную почтово-телеграфную контору ворвался неизвестный с револьвером и криком «Руки вверх!» Под угрозой расстрела начальника конторы, чиновника и девушки-ученицы забрал 21 тысячу рублей. Но уже на следующий день предполагаемый грабитель был арестован. Им оказался инженер саперной части Борис Кочергин, за «подозрительное поведение» взяли и начальника конторы Ивана Козлова.
5 января был ограблен мужской монастырь в 11 верстах от Лоева. Причем «богобоязненные» налетчики не взяли ничего из церковной утвари, но забрали все личные вещи обитателей «вплоть до белья, оставив монашескую братию в чем мать родила».
В этих условиях все меры для подавления преступности пытался предпринять энергичный комиссар Гомельской уездной милиции, левый эсер А.И. Рыбин. Комиссар съездил в Речковскую и Покотскую волости и поделился своими впечатлениями с гомельскими журналистами. Район переполнил как местный, так и пришлый преступный элемент. По мнению левоэсеровского милиционера, «анархия широкой волной захватила почти весь уезд… везде все мирное население терроризировано шайками преступников, которых население охотно выдало бы властям, если бы не боялось мести». Но кое где комиссар Рыбин все же смог арестовать бандитов, в иных же селах ему обещали выдать преступников в его следующий приезд.
В это же время крестьяне нередко нападали на имения своих вековых угнетателей. Вопреки расхожему мнению, милиция и Советы боролись с самочинными разграблениями помещичьих имений. Тот же левый эсер Рыбин смог задержать нескольких преступников, ограбивших и убивших помещичью семью Бритовых.
Но в целом гомельская милиция образца 1917 года действовала весьма умеренно. О каких-либо расстрелах преступников ничего не было слышно. Зато сообщалось, что тот или иной вор-рецидивист, гастролировавший по округе, для совершения следственных действий направлен в Клинцы, оттуда — в Брянск, и так далее. Содержащиеся в гомельской тюрьме под следствием уголовные, включая подозреваемых в бандитизме, даже объявили голодовку, требуя «справедливости».
По прежнему серьезным фактором риска оставалась старая армия, которую нужно было как-то кормить и демобилизовать. Толпа в сорок солдат явилась к лесному сторожу Кореневской дачи князя Паскевича Прокофию Цакунову и под видом «обыска» забрала у него 123 рубля, ружье, револьвер, несколько банок меда и варенья. Домашнюю птицу жена лесника со слезами на глазах все же уговорила солдатиков «оставить в покое».
Впрочем, перепадало и солдатам. В деревне Бартоломеевка местные крестьяне связали и ограбили рядовых 176-го запасного пехотного полка Ивана Емельянцева и 11-го бронеавтомобильного дивизиона Андрея Емельянцева. Впоследствии селяне оправдывались тем, что приняли их за «украинцев».
Поскольку лес тогда также был лакомым кусочком, лесникам доставалось изрядно. Так, в Давыдовке Гомельской волости исчез председатель волостного земельного комитета Алексей Лововский и лесной сторож Василий Азличиков. Ночью 13 января 1918 года они с ружьями в руках отправились пресекать тайную порубку леса, больше их никто не видел. На следующий день близкие нашли только лужи крови и следы, ведущие к реке. Предполагалось, что служащие были убиты, а их тела утоплены в полынье.
Состоятельные буржуа начали сводить счеты между собой «неправовыми» методами. Вечером 2 января к мясопромышленнику Арону Белкину в Полевом переулке явились трое неизвестных, лицо одного из них было скрыто за повязкой. Наставив на хозяина револьверы, только спросили: «Так ты не отдашь денег?» — и сразу же выстрелили Белкину в лицо. Потом, пальнув еще раз в стену, скрылись. Раненного торговца мясом с лицом, залитым кровью и раздробленной пулей челюстью, доставили в земскую больницу (ныне «Первосовесткая»), благо она была недалеко. Дознавателю Белкин заявил, что узнал в одном из нападавших мясопромышленника Рахмиэля Аронова. Накануне Аронов приходил к Арону и требовал с него тысячу рублей — компенсацию за убытки. Их он якобы понес после доноса Белкина в милицию, что Рахмиэль убивает скот не на скотобойне, а в частных сараях.
На рождественском бале-маскараде в гостинице «Савой» появилась шансонетная певица Вера Заинчковская, но даже маска не могла скрыть «средь шумного бала», что звезда шансона была сильно пьяна. «Распорядителю бала пришлось отправить ее для вытрезвления и составления протокола в городскую милицию, где Заинчковская также учинила скандал». Вероятно, эта Вера была местной знаменитостью, раз попала в такого рода «великосветскую хронику».
«Мне уже делали руки вверх…»
В марте 1918 года Гомель был занят немецкими войсками, которые передали город в состав Украинской народной республики. Вскоре в Киеве при поддержке германской армии произошел переворот, к власти пришел гетман Павел Скоропадский.
Вместо милиции в Гомеле была учреждена «державная варта», а борьбой с преступностью стало заниматься сыскное отделение во главе с его начальником Пушкаревым. Но немцам с их «железным порядком» и вернувшимся старым служащим полиции изменить криминогенную ситуацию не удалось. Немцы были заняты выкачиванием из крестьян хлеба и сала для голодающей «фатерлянд», борьбой с партизанами и подпольщиками. А «вартовые» были падки на подношения, и даже гомельскому анархо-большевистскому ревкому удавалось выкупать у «охраны» своих арестованных товарищей. Кстати говоря, боевики антинемецкого подполья в это время также активно занимались экспроприациями и «революционным обложением буржуазии».
Гомельские кварталы того времени напоминали современные пригороды Рио-де-Жанейро или Сан-Сальвадора. И при гетмане, и при Петлюре на улицах продолжали свирепствовать вооруженные банды, жизни можно было лишиться за полтора рубля. В декабре 1918 года гомельский меламед (учитель еврейской религиозной школы) Лейкин уже собрался заходить в свою квартиру, когда из засады на него набросилось четверо бандитов. Добычей налетчиков стало пять рублей и пенсне в деревянной оправе.
Впрочем, гомельские «гопстоперы» не были лишены чувства юмора. В девять часов вечера 4 декабря 1918 года двое вооруженных грабителей на Крушевской улице (ныне Артема) забрали у некоего М. Фейгина часы и 447 рублей. «Ограбленному Фейгину грабители приказали идти дальше шагом и посоветовали при встрече с другой партией, которая вздумала бы его остановить, сказать им: „Уже“».
Гомельские газеты того времени в рубрике «Объявления» даже печатали просьбы к ворам вернуть ту или иную украденную вещь.
Еще в первый период пребывания Советов в Гомеле в помощь милиции создавалась городская самоохрана. Она формировалась уличными комитетами граждан. С десяти часов вечера до семи утра жители той или иной улицы обязаны были дежурить по очереди. Как правило, на охрану своего района выходили по три человека с одним вооруженным солдатом или милиционером. Под «опорные пункты» местной самообороны уличное самоуправление снимало помещения, закупало фонари.
Во время пребывания Гомеля в составе Украины практика самоохраны была продолжена, причем к концу правления гетмана Скоропадского «самоохране» попытались придать принудительный характер. Теперь за уклонение от участия в уличных дежурствах стали грозить арестом до трех месяцев, который можно было заменить штрафом в 3000 рублей. Ранее с «уклонистами» разбирались по-соседски. Впрочем, три четверти самоохраны оружием не владели, и на дежурства ходили с опасением, видя в каждом прохожем грабителя. Насторожившиеся было первое время преступники стали ее полностью игнорировать. Самоохранники могли в основном только поднять шум. «В силу этого число грабежей и нападений с каждым месяцем все возрастало и дошло до прежней нормы», — писала в декабре 1918 года «Гомельская жизнь». Одни члены самообороны постоянно разрывались между охраной дома, где они жили — на одной улице, и своим торговым заведением — на другой. Другие же всячески уклонялись от дежурств, заявляя, что им нечего охранять. Как писал один из активистов гомельской самоохраны «И. Восьмиречнов», вредным было и привлечение в ее ряды «лиц преклонного возраста» 50−55 лет.
Впрочем, гомельского обывателя грабили не только отпетые уголовники. Различными режимами на население Гомеля постоянно накладывались немалые платежи и принудительные займы. В декабре 1918 года директор Гомельского отделения Русско-Азиатского банка Конторович, благодаря слуху своей супруги удачно избежавший ограбления, был арестован и доставлен в милицию. Нет, пока еще не «рабоче-крестьянскую». После отречения гетмана Скоропадского вместо «варты» в Гомеле была образована милиция, только Директории УНР Петлюры-Винниченко. Причиной ареста банкира стала неуплата принудительного займа. Конторовичу, чтобы выйти на свободу, пришлось дать расписку об уплате в ближайшее время 30 тысяч рублей. Управляющий Соединенным банком Выгодский отделался суммой в 18 тысяч. А вот ряд других гомельских предпринимателей, с которой Гомельской Директории денег вытрясти не удалось, продолжали оставаться в тюрьме.
В середине января 1919 года в Гомеле была восстановлена Советская власть. Охрану города вновь стала нести советская милиция. Только с учетом прошлого опыта она стала уже другой.
