Этот цикл воспоминаний коренных жителей Светлогорщины готовился сотрудниками Светлогорской централизованной библиотечной системы на протяжении нескольких лет. Планировалось, что к 70-летию Победы в Великой Отечественной войне он выйдет отдельным альбомом, но не сложилось. Многие из ветеранов, узников фашистских концлагерей, детей войны, которые делились с краеведами своими воспоминаниями, уже, к сожалению, ушли из жизни. Но их правдивый, искренний голос продолжает звучать и сейчас, возвращая живущих к событиям военного лихолетья.
Чтобы помнили… Чтобы не повторилось…
В канун 75-летия Победы мы впервые публикуем воспоминания жителей Светлогорского района – очевидцев войны, полностью, без купюр и изъятий.
«Никогда не забуду сильный рёв немецких самолётов…» Рассказывают жители Якимовой Слободы
«Помню, как в 9 часов утра 22 июня по приёмнику, который был у начальника почты Коваля Владимира Афанасьевича, сообщили о начале войны, — говорит Михаил Тимофеевич Гайдук (1931 г.р.). – Многие взрослые мужчины ушли на фронт. Немцы вошли в деревню без боя. Почти всё население ушло прятаться в лес. Это место называлось «Крушинник». Копали землянки. Потом нас нашли немцы и приказали возвращаться домой в деревню. Нас в семье было 7 душ. Когда немцы заняли нашу хату, пришлось уйти жить к соседской семье Василия Коваля, но не в дом, а в выкопанную землянку. Прожили там долго. Когда немцы перегнали в нашу деревню технику, нас переселили в Боровики, а потом в Шатилки. Там мы пробыли недолго и вернулись домой. Помню, что через нашу деревню шло много войска немецкого и их техники, потому что через Якимову Слободу шла дорога на Гомель.
Об освобождении деревни от оккупантов старожил рассказал следующее: «Наши войска освободили Шатилки раньше, чем Якимову Слободу. Наступление было со стороны теперешнего ЦКК. Немцы перед деревней выкопали длинную глубокую траншею и вели оттуда бой. А мы, жители, вместе со скотом стояли ниже, в 8 метрах от немцев, тогда они нас не трогали. На церкви сидел немец-пулемётчик, он тогда много наших солдат пострелял. Под вечер, часа в четыре, наши начали наступление, и где-то в полночь мы услышали первое русское «Ура!». Стало понятно, что наши прорвались.
Когда мы увидели подожжённые немцами дома, то поняли, что наши взяли переправу. Ребята постарше забрались на гору, где недалеко ещё отстреливались немцы, и кричали «Ура!». Утром взрослые запрягли вола и стали собирать убитых наших солдат. Дети им помогали. Было много обозов, всех убитых отвезли на кладбище, выкопали там яму и похоронили, а документы изъяли. Помню, как наш солдатик, увидев мёртвого немца, направил вола прямо на него, чтобы затоптать, столько было ненависти! Но не смог. Это был немец-пулемётчик с церкви.
Убитых немцев хоронили тоже наши жители, только отдельно от наших солдат. Но самое страшное было ещё впереди. Со стороны деревень Василевичи, Сельное, Ящицы, что ещё были заняты немцами, Слободу обстреливали снарядами, от которых загорались крыши домов, покрытые соломой. Вся деревня была под снарядами. На наших глазах гибли жители деревни».
Помню этот день, — говорит Михаил Тимофеевич Гайдук о 9 мая 1945 года. – Я шёл по улице, услышал разговор взрослых. Они говорили, что наступило полное освобождение, наши одержали Победу. Люди кричали от радости, обнимали друг друга, женщины плакали, а некоторые стояли в остолбенении – просто молчали и не верили. Вот такой первый настоящий мирный день!»
«В семье, кроме меня, было ещё трое детей, — начинает рассказ о военном лихолетье жительница Якимовой Слободы Вера Евгеньевна Коваль. – Мне было 13 лет, а отец мой, 1888 года рождения, о начале войны узнал 22 июня от соседей. Никогда не забуду сильный рёв немецких самолётов, которые летели над нашей деревней на восток. Жутко и страшно, самолетов было много. Все жители ушли в лес, копали там землянки. Немцы заставили нас вернуться назад, отобрали у людей много домашнего скота, перегнали его за речку. Так наша семья осталась без своей коровы-кормилицы. Голодали, было холодно, каждый день боялись всего.
Дом наш забрали немцы, а мы стали жить в сарае вместе с конями. Потом эти немцы пошли дальше воевать, а деревню заняли другие. Они начали забирать молодых людей с 1924 года рождения на работу в Германию. Забрали и мою старшую сестру Татьяну. До конца войны она проработала на военном заводе, где делали снаряды. Работали по 12 часов каждый день. Люди сильно голодали, кормили их гнилой вареной брюквой и давали на каждый день по маленькому кусочку хлеба. Сестра осталась жива, а когда их освободили, вернулась домой.
Освобождение Светлогорщины от нацистов Вера Евгеньевна запомнила так: «Наши войска гнали немцев очень быстро. Наших погибло много, и немцев тоже. Некоторые из немцев умирали от холода, потому что были одеты в летнюю форму, а в ноябре стояли холода. Помню, как родители разговаривали о том, что надо всех мёртвых и убитых собрать и похоронить на кладбище.
Нашу деревню не сожгли, наверное, потому что наступление прошло очень быстро, и немцы не успели этого сделать. А потом наших мужчин забрали в армию воевать. Ушли и два моих брата, позже мы получили на них два извещения как «без вести пропавших». Отца не призвали по старости.
Очень хорошо помню, как объявили День Победы, как страшно голосила мама, ведь сыновья не вернулись, — продолжает Вера Евгеньевна. – И все равно было столько радости, все обнимались, целовались! Не вернулось много мужчин, а мужская сила была так нужна! Мы сами запрягались и пахали. Те, у кого осталась коровка, запрягали её вместо коня, чтобы распахать землю. Коровой делились с соседями, и как могли, помогали друг другу».
«По радиоприёмнику услышали о войне с Германией, — вспоминает житель деревни Якимова Слобода Павел Савельевич Коваль. В 1941 году ему исполнилось 12 лет. – Наша семья вместе с другими ушла в лес, все боялись немцев. Стали рыть землянки. Помню, как одна недостроенная землянка обвалилась, и наших соседей придавило. Отец, оставив нас в лесу, вернулся в деревню. Немцы заставили его носить воду и поить коней. Коней было очень много. Отец до изнеможения носил воду из реки. Помню, как он плакал, говорил, что так унижать человека нельзя.
Немцы, когда заняли деревню, спрашивали, куда подевались жители. После этого они нашли нас в лесу, велели возвращаться в деревню, иначе всех будут считать партизанами. Немцы их боялись. Все из леса вернулись в Слободу. Помню, что немецкие пушки стояли возле колхозного двора (сейчас это овощная фабрика), а на месте нынешней Школьной улицы садились небольшие немецкие самолёты».
«Освобождали нашу деревню со стороны Шатилок, — продолжает Павел Савельевич. – На звоннице сидел немецкий пулемётчик, который стрелял по наступавшим нашим солдатам. Многих побил, пока его не «сняли» пулей. После того, как немцев выбили из деревни, к нам пришли солдаты и сказали, что всем нужно уйти из деревни и спрятаться в лесу, потому что ночью будет сильный бой.
Солдаты были очень голодные, просили поесть хоть чего-нибудь. Рассказывали, что приходилось резать ремни и кожу от сапог, варить и есть. Отец налил солдату щей прямо в пробитый котелок, и подарил безопасную бритву. Солдат обещал прийти после боя и отблагодарить отца. Не пришёл, погиб во время этого страшного боя.
Помню раненого солдата, которому нужна была помощь. Он был очень уставший, без сил, и я проводил его до перевязочного пункта. Запомнился на всю жизнь рассказ матери о встрече с нашим солдатиком, который мылся у речки. Когда мама увидела его спину в шрамах и рубцах после ранения, она расплакалась от жалости. Этот солдат рассказал ей, что из всей семьи он в живых остался один, и ему больше некуда возвращаться. Этот незнакомый мне солдат погиб в боях за нашу деревню…
После освобождения наши долго стояли в Слободе, готовились к наступлению. Запомнилось, что отец ночью перевозил на лодке разведчиков за реку. Жителям объявили о том, что они должны сдать всё оружие, которое нашли, в сельский Совет. Я нашёл пулемёт Дегтярёва на ножках с диском, но солдаты увидели и забрали. Очень хотелось мне, пацану, пострелять из него…
9 мая мы садили картошку, — вспоминает сторожил о Дне Победы. – Кто-то прибежал и стал кричать, что войне – конец. Радость была такая! Все плакали, обнимались, целовались. А в деревне были только женщины, дети да старики. Всем было очень трудно, кругом голод и болезни».
«Хорошо запомнил первые дни войны, — рассказывает Александр Порфимович Петрученко. – Мне шёл 14-й год, пас с хлопцами овец на поле. Услышали гул самолёта, а скоро показался и сам самолёт, который летел совсем близко прямо на нас. Немецкий летчик заметил детей и стал стрелять. Мы сильно испугались, но погнали своих овец в крушинник. Все дети остались живы, убито было только несколько овец.
Первый раз увидел немцев, которые въехали в деревню на велосипедах. Все они были с оружием. Мы испугались и убежали домой. Запомнилось, как молодых девчат и парней угоняли в Германию. Забрали и Руденок Татьяну Александровну, а она совсем молоденькой была. Слышал разговоры взрослых о партизанах, которые приходили в деревню по ночам. Им давали одежду и еду. За немецким порядком в деревне следили полицаи, немцы приходили в деревню только днём.
В деревне знали, что скоро наши войска будут наступать, — описывает Александр Порфимович дни освобождения Якимовой Слободы от оккупантов. – И я помню, как в один из этих дней мы с дедом Карпом пошли в гумно. И вдруг со стороны Шатилок стали сильно обстреливать деревню снарядами. Пришлось выбираться из гумна и ползком добираться до землянки, в которой мы жили всё военное время.
До сих пор помню, как трясло землю при взрывах и свист осколков, пролетавших рядом со мной. Во время этого сильного обстрела загорались дома, крыши которых были накрыты соломой. Было всё время страшно, и мы почти не вылезали из своих землянок. Часть деревни сгорела полностью. После освобождения всех слободских мужчин забрали на фронт. Очень многие из них не вернулись назад. А 14 декабря 1944 года и меня призвали в армию, так что о Победе я узнал в Могилёве, когда был там в «учебке». Мы находились в казарме. Некоторые молодые солдаты стали стрелять в воздух. Все обнимались, радовались. И сейчас трудно найти много слов, чтобы рассказать об этой радости и людском горе».
«В 1941 году мне было уже 17 лет, я работала на Минском тракторном заводе, — рассказывает Анна Петровна Багдей. – Собиралась выйти замуж за парня, который работал здесь шофёром. В первые дни войны его забрали на фронт, а я собралась домой в деревню.
Из Минска я и подруги с завода пошли пешком. Помню сильный дождь в дороге. Мы вымокли и замёрзли, отогреться было негде. Достали из чемоданчиков свои вещи, одели всё, что было. Очень хотелось есть. Шли так долго, что в кровь стёрли ноги. Дошли до деревни Козловка, нашли забитый дом, в котором хотели переночевать. И тут пришла хозяйка, которая была поблизости. Когда увидела нас, измученных, с разбитыми ногами, сразу побежала за едой. Что-то прикладывала к ногам, и плакала от жалости. Утром мы снова двинулись в путь. Пришли домой, а вскоре деревню заняли немцы.
Через некоторое время они стали отбирать молодых для работы в Германии. Нас собрали 10 человек, погрузили на пароход и отправили в Бобруйск. Там нас, как скот, загнали в вагоны, возле которых была охрана. В Лиде нас покормили, дали какое-то вонючее пойло, и под конвоем водили по нужде. После польской границы опять стали отбирать.
Хорошо запомнилось, как самых молодых и сильных брили, мыли, чем-то обрабатывали, давали жетоны разного цвета. Мы ничего не понимали. Мне кто-то подсказал, что лучше взять зелёный жетон, тогда работу дадут полегче. Больным ставили печать на лбу и отправляли в лазарет. Я работала грузчиком на военном заводе, где выпускали снаряды. Жили в лагере №4, условия ужасные, много было клопов. Помню прозвища немцев-охранников. Одного мы прозвали Арнольдом, он был очень жестоким и вредным, все его ненавидели и очень боялись. Другой – Альфонс – не такой злой, иногда он нам что-нибудь давал из еды: хлеб, яблоки. Нас из лагеря никуда не выпускали. Был ещё старший – Вильгельм Баумен, он распоряжался, куда развозить грузы. Однажды удалось побывать у него дома. Удивилась, когда увидела во дворе павлинов. Были у него в хозяйстве кролики, для них работник-немец заготавливал много травы. А потом я попала к одной немке, там и пробыла в работницах до самого освобождения».
«Мне было всего 5 лет, когда началась война, — говорит Ефросинья Петровна Крупичевская. – Время «под немцем» почти не помню. Было трудно, кушать хотелось всю войну, мёрзли в холодное время.
А вот сильный обстрел, когда деревню освобождали, запомнила навсегда. В этот день снаряд попал прямо в наш дом, и сразу погибли моя мама, брат и сестра. Я осталась жива, потому что была не дома. Так под огнём и хоронили моих родных и других наших жителей, которые погибли при обстреле. Как сейчас перед собой вижу, как везут обозы с мёртвыми людьми.
После освобождения деревни меня хотели определить в приют. Я услышала об этом, испугалась и убежала. Пряталась три дня. Меня нашли грязную и напуганную, привели к бабушке. Она забрала меня с двумя сёстрами к себе, отец был на фронте. Жили тогда очень тяжело. Приходилось делать всё самим, потому что бабушка была инвалидом. Голодали, собирали гнилую картошку, её варили и ели. Помню, что в деревне было всё разрушено, всю работу делали женщины, пахали на себе, сеяли и даже строили».
«Наш дом стоял возле реки, семья была большая, — рассказала Нина Андреевна Нестерова, которой к началу Великой Отечественной исполнилось 15 лет. – Когда немцы пришли в деревню, нас выгнали из дома, и мы перебрались в стопку. Там было очень тесно и темно. За эти годы мне три раза приходилось прятаться, чтобы не угнали в Германию. В последний раз вместо меня забрали маму, и маленькие дети остались одни.
Как только я узнала об этом, пришла сама к полицаям и немцам, которые собирали молодёжь. Нас всех погрузили на «вездеходы» — большие плоты, на которых по реке переправили через Паричи в Бобруйск. Там, на сборном пункте, я и моя подруга Галя попросились у охранников-полицаев сходить в город, иногда некоторых отпускали. Кто-то из охранников тихонько сказал, чтобы мы больше не возвращались сюда. И мы решили пробираться домой в Якимову Слободу.
Добираться пришлось долго. Шли осторожно, старались на дороги не выходить, чтобы не попасть к немцам. Подобрал нас дубровский извозчик, он нас подвёз и дал переночевать в своём доме. Перебраться через речку Березину нам помогли мальчишки, они дали нам плот. Потом мы дошли до Красновки, попали в Михайловку. Местные женщины, когда узнавали, почему мы прячемся, подсказывали дорогу. Подсказали, что нужно говорить, если встретим немцев. Помню, что возле Паричей к нам пристал один пьяный немец. Еле отстал, мы тогда так испугались! Когда подошли к Ракшину, то увидели немцев и машины. Это молодёжь забирали. Мы спрятались и долго не выходили из своего укрытия. Мне с подругой удалось перейти Шатиловский мост. По дороге в деревню встретили знакомого Петра из Слободы, который рассказал, что моя мама поехала «вездеходом» следом за нами, чтобы попробовать меня забрать. В родной деревне пошли укрыться к соседке, а вскоре вернулась и мама, она узнала, что мы сбежали. Через неделю деревню освободили от немцев».
Весну 1945 года Нина Андреевна встретила… на тракторе: «После освобождения нужно было поднимать колхоз. Мужчины все были на фронте, и я пошла учиться на тракториста. Училась хорошо. Позже меня назначили бригадиром, и весной 1945 года я работала в Островчицах. Жила у одной женщины, и утром, мы ещё спали, прибежала хозяйкина соседка, и стала громко кричать: «Марья! Марья! Война кончилась». В этот день нам разрешили не работать, и мы праздновали Победу. Плакали и смеялись, плакали и проклинали войну, ведь мы были молодыми, а на войне наши ребята-одногодки погибли. Вспоминали всех, кто погиб. А потом песни пели».
