Красные васильки. Как освобождали Гомель

В школе нас научили, что освобождение белорусских городов — это абстрактное перечисление маневров, армий, полководцев. Без устали транслировали легенду про «первый ворвавшийся танк», впоследствии установленный на постаменте. Еще была непонятная карта, которую историчка хранила в каптерке вместе с картой походов Ганнибала (случись их перепутать, мы бы не заметили). И много пропагандистской трескотни — от кого-то она отскакивала, в ком-то плотно оседала, засоряя мозг. Отбив таким образом интерес к теме, педагоги ушли на заслуженный отдых.

Разумеется, танки в Гомель не врывались. Как не врывалась и пехота — 26 ноября войска входили в оставленный врагом город. Но надо же толком разобраться, как мы его возвращали.

Клещи

Гомель — первый областной центр Беларуси, отобранный у немцев. Вообще-то, Красная армия в некотором смысле вернулась сюда раньше: 11 октября 1943 года отбили левобережный Новобелицкий район. И уперлись в высокий правый берег. В этом положении остановились больше чем на месяц: мы — на левом берегу, противник — на высоком правом.

На форсирование реки пришлось бы потратить много людей. Все пристреляно, каждый сантиметр на виду. Рокоссовский на это не пошел.

В результате наши обстреливали укрепленный берег — немцы закапывались.

…Без пыльной карты нашей исторички все же не обойтись. Немцы стали готовиться к уходу после того, как наши войска обошли Гомель с двух сторон. На юге ценой огромных потерь Красная армия форсировала Днепр, взяла Лоев и двинулась дальше на Речицу.

На севере перешли Сож у деревни Хальч — тоже с большими потерями. Получились прекрасные клещи.

Здесь отвлечемся от самого Гомеля. Большая удача, что у нас есть показания двух человек с северного и южного флангов этой истории. Это они, по сути, освободили Гомель, не входя в сам город, никуда не водружая знамя и не принимая геройских поз. Оба уже умерли. Пообщаться с одним мне повезло в 2009-м. Рассказ второго есть на бумаге.

Бритва

Александр Шкутов в 1941-м на фронт не попал: молодой. Провел оккупацию в партизанах. В ноябре 1943-го, когда вернулись наши, ему было 19. Немедленно мобилизовали — как был, в галошах. Определили в пулеметную роту, дали чью-то освободившуюся винтовку, отправили штурмовать немецкую оборону у деревни Хальч под Веткой.

Александр Кириллович рассказал, как добыл там свой главный трофей. Дальше просто прямая речь:

— Мы переправились через Сож у Ветки. Нормально переплыли, немцы не стреляли. У них позиции дальше были. Окопались — ну и надо же дальше атаковать. Видели, как командир соседней роты своих поднимал. Только встал на бруствер — его из пулемета просто разнесло. Впереди дзот, не высунешься.

Я-то молодой, а там люди опытные. Два сержанта были — до-о-олго что-то мудрили, высматривали, просчитывали. Потом пошли, собрали у бойцов все гранаты. И ко мне. А я высокий, здоровый. Спрашивают: «Гранату далеко бросаешь?» Ну нормально вроде. «Пойдешь с нами». В общем, до вечера они учили меня кричать как какая-то птица ночная, уже не помню какая. А как стемнело, обвешались ветками и уползли. Ну и я пополз, отдельно. У меня другая задача: надо было подобраться к дзоту на расстояние броска. Там метров 200, я не знаю, сколько часов это расстояние полз. Немцы ракету запустят — я мордой в грязь и лежу. Как подполз, стал очень медленно окапываться. Наконец выкопал какую-то ямку. А в темноте, значит, совы ухают. Я им отвечаю этим звуком, что репетировал. Дальше, как велели, на палке поднял шапку — и сразу две пули в нее получаю. Значит, заметили, как и планировали. Потом изо всех сил размахиваюсь и бросаю в сторону дзота этого гранату, потом вторую. А взрывов почему-то три. И через некоторое время уже человеческим языком кричат мне: «Ну, теперь вставай, дуй к нам. Да не бойся, не убьют». Прихожу — там разбитый пулемет и четыре немца лежат. Оказывается, пока они за моей шапкой охотились, сержанты сумели обойти, забросить им противотанковую гранату.

В дзоте новобранец Шкутов и подобрал бритву с логотипом Solingen.

С тех пор с ней не расставался. Говорит, сержантов тогда так и не наградили, да они и не претендовали.

Танк

На противоположном фланге этой комбинации у нас получилась Речица. Позже именно здесь впервые в Беларуси поставили на постамент танк — и это настоящий воевавший Т-34-76, а не бутафорский, как в большинстве случаев.

Этот танк побит снарядами и осколками, один каток оторван — вместо него прикручено колесо, похоже, от немецкой самоходки.

В речицком музее есть письмо башенного стрелка именно этой машины Федора Кленкова. Он довольно скупо рассказывает, как было дело.

Накануне танк был поврежден в Лоевском районе. Отремонтировали, дали нового командира взамен раненого и радиста взамен убитого. И поехали брать Речицу.

Сначала в компании еще двух танков ездили по полю, провоцируя немецких артиллеристов. Выявив позиции, двинулись непосредственно к райцентру.

Кленков просто сообщает, что до улицы Советской и кинотеатра доехали два танка из трех, один по пути сгорел. Это все подробности, а спросить точнее невозможно, Кленкова давно нет. Есть такая цитата: «В упорном победоносном бою мы ворвались в город с тыла. Первыми достигли центра, где находились тогда кинотеатр и парк. Завязали бой в центре города, облегчая задачу наступавших на главном направлении…»

Это все описание боя. Никто из экипажа тогда не погиб, про повреждения ничего не известно. 20 ноября танк приказали подготовить для постановки на братскую могилу в парке. Слили топливо, сняли аккумуляторы, сняли вооружение.

Щель

Если бы Шкутов и Кленков встретились, коробочка бы защелкнулась. Внутри осталась бы сильная группировка противника, не собирающаяся сдаваться и рвущаяся наружу. «Гомельский котел» отнял бы много крови у обоих противников. Командование предпочло выдавить этот прыщ, не оставлять внутри.

25 ноября немцы отправились в оставленную щель, на запад. Сам уход врага из города сопровождался драматическими событиями. Для прикрытия от советской авиации войска использовали колонны гражданских. Штурмовики со звездами прилетали — и улетали.

Инна Яковлева, которой тогда было 7 лет, шла в той колонне.

— Мы жили в деревянном доме на улице Пионерской (теперь Чехова. — Прим. Onliner). В одной половине — наша семья, в другой — полицай. Он, кстати, нас однажды, еще до всего этого, предупредил, что немцы будут ходить по домам, забирать детей. Во дворе у нас яма была для картошки, так мама нас туда и посадила, сверху чем-то присыпала. Трехлетнему братику сестра все рот зажимала, чтобы не заплакал. Тогда пересидели.

А в другой раз уже не получилось. Пришли двое с автоматами, с ними переводчик. Нас в плечи, в плечи и погнали. Как вышли из дома, увидели, что там по всей улице у домов уже народ стоит и немцы с собаками.

Инна Петровна помнит, что рядом с нею шагали старшая сестра и маленький брат. Мама и бабушка тащили по земле санки, нагруженные тем, что успели схватить. А успели — швейную машину и старую-престарую икону.

Кстати, забегая вперед, женщина припоминает, что машинку эту у них отобрали гораздо позже, уже в Польше. А вот икону так никто и не тронул. Она съездила в Германию и вернулась в Гомель — вон, висит, все помнит.

По всей видимости, немцы сгоняли тех, кто жил по маршруту, ближе к окраинам города.

— Мужчин сразу отделили, а нас по Советской погнали из города, — продолжает Инна Петровна. — Шли мы вперемежку с войсками. Видели наши самолеты, они опускались, но не бомбили.

Оказалось, что это только начало долгой дороги. Возможно, семилетнему ребенку сложно все запомнить и понять. Инна Петровна помнит, что до Речицы они дошли пешком. Там был подготовлен лагерь. В дальнейшем на пути в Германию было еще много таких лагерей. Помнит, как мать добыла где-то козу, как пришлось ее убить, как заставляли говорить шепотом, чтобы не пристрелили, как мать нашла по пути пленного солдата и выдала его за мужа… Где-то потеряли бабушку: при очередной сортировке ей поставили штамп на лоб и отвели к другим таким же (попутчики объяснили, что «все»). Потом оказалось, что не «все»: отбили партизаны… Как работали на бауэра, как пришли американцы и поправили фрау: «Теперь стирай ты»

Это, впрочем, особая история, о которой напоминает старая фотография, возникшая удивительным образом: женщину неожиданно отыскала племянница тех самых бауэров, она и прислала снимок.

Инна Петровна не помнит, когда его успели сделать, но узнает дом хозяина:

— Это окно кухни, я тут самая высокая, рядом брат, а что за девочка, даже не знаю…

Берег правый

Возвращаемся в Гомель накануне ухода немцев.

— Берег был очень серьезно укреплен: окопы, ходы сообщения, блиндажи, — историк Юрий Панков описывает линию обороны немцев, проходившую как раз у дворца. — Более полно понять масштаб и серьезность оборонительных намерений смогли после освобождения, когда прибыла комиссия, чтобы оценить ущерб, нанесенный дворцу и парку. Увидели, что все перерыто, разрушено.

Сегодня следов этого противостояния почти не видно.

Но доступна побитая пулями и осколками часть обзорной башни, обращенная к реке.

Поведение немцев перед уходом подчинялось некой логике. Собирались они спокойно, основательно.

— Примечательно, что перед уходом уничтожали свою инфраструктуру, — продолжает Панков. — Причем раньше считалось, что это результаты работы советской авиации. Например, относительно недавно были обнародованы два очень интересных снимка с воздуха. Они сделаны в октябре 1943 года. На одном аэродром еще целый, а через несколько дней — разрушен, повсюду воронки. Конечно, создавалось ощущение, что наши прилетели и разбомбили.

Теперь выясняется, что это не совсем так. Кто-то из немцев выложил на аукционе целый ряд фотографий, на которых запечатлено, что происходило на этом аэродроме. Они взрывали здания, ангары, перерыли полосу (которая, в свою очередь, досталась им в 1941-м от наших). И весь этот процесс старательно отфотографировали: закладка, взрыв…

Такие фото — большая ценность, коллекционеры срывают с себя последние рубашки, лишь бы заполучить оригинал. Панков уверяет, что он не такой (жена придерживает). Но коллекция у него богатая. Уточняет, что следующие два снимка уничтожения гомельского аэродрома, на которых запечатлен момент подрыва, — это очень круто. Тем более что имеется привязка к месту: виден ныне существующий дом №99 по улице Советской. (Оригиналы находятся в коллекции Юрия Панкова.)

Дом №99 по улице Советской на фоне взрыва. Возможно, здесь запечатлено уничтожение жилых домов по улице Шилова, относящихся к аэродрому

Октябрь 1943 года. Немцы ликвидируют инфраструктуру гомельского аэродрома. Фотограф стоит на месте одного из уже взорванных ангаров

Кроме того, активно применяли мины замедленного действия. Вот ещё пара чудесных документов. Здесь красными «васильками» отмечены здания, где эти заряды сработали уже после прихода наших. Когда конкретно, при каких обстоятельствах, кто пострадал — непонятно.

Оба объекта гомельчане хорошо знают: они были восстановлены и используются по сей день. Например, по Кузнечному мосту (над железной дорогой) долго ходил транспорт (в том числе троллейбусы). Теперь этот путепровод зачах и даже разваливался от ветхости, но пешеходов пока держит.

Во взорвавшейся немецкой комендатуре сегодня находится городское управление по труду, занятости и соцзащите на Пролетарской, 18.

А на этом плане — общая картина с МЗД на момент освобождения. Гомельчане найдут немало знакомых и любимых объектов, которые сумели спасти саперы.

— Кстати, после освобождения война для Гомеля не закончилась, — говорит Панков. — Как наши бомбили инфраструктуру немцев с 1941-го, так и немцы бомбили город до своего прихода и после ухода. По воспоминаниям гомельчан, последняя бомбежка состоялась в середине 1944-го.

Кладбище и подозрительные танки

С историком Юрием Панковым мы общаемся аккурат на территории кладбища, которое немцы устроили в центральном парке. Heldenfriedhof («кладбище героев») — так оно называлось и было главным немецким местом захоронения в Гомеле. Сейчас внешних признаков, конечно, нет (если не считать неброскую оградку рядом с храмом: написано, что там похоронены 11 солдат).

А тогда это место выглядело так.

У советской власти первое время хватало забот, на кладбище не особо обращали внимание. Когда дошли руки, просто на первое время повыдергивали кресты от греха.

Стоит упомянуть эпизод, в реальность которого историк Панков не верит: не видит доказательств и логики. Это история про советскую танковую колонну, которая в начале зимы 1944-го по пути на фронт будто бы раскатала холмики гусеницами.

Много лет назад мне довелось пообщаться с племянницей знаменитого партизана и первого секретаря горкома Емельяна Барыкина — гомельчанкой Ольгой Выржиковской. Именно она упоминала об этом происшествии. Рассказывала, что дядя, узнав о таком поступке, пытался даже найти танкистов, но ничего не добился.

Юрий Панков говорит, что искал материальные подтверждения истории — и не нашел. Считает, что это больше похоже на городскую легенду. По крайней мере, бумажных свидетельств не обнаружено.

— А должны быть? Бардак же, разруха, ничего не понятно — вполне мог одиночный танк или несколько сделать крюк ради такого дела…

— Если первый секретарь горкома, Герой Советского Союза Барыкин на что-то жаловался, безусловно, следы должны быть. Но мы их не видим.

— А если не писал? Если просто звонил и орал?

— Все равно, как-то это проскользнуло бы в отчетах… И вообще, откуда тут взяться танкам? Мосты взорваны — что им тут делать? Если на запад и шла колонна, то в обход. И к слову, я не видел ни одного снимка, где был советский бы танк в Гомеле в 1943—1944 годах.

Панков уточняет, что в какой-то момент показалось, что есть зацепка: нашел фото с легким танком Т-70 у дворца. Но потом выяснилось, что это вообще 1949 год. Как и зачем туда попал танк, а также куда подевался, неизвестно.

В общем, теперь доспросить не у кого, доказательств и свидетелей нет.

Как бы то ни было, по официальным данным немецкого посольства, тут и сейчас похоронены 1829 военных вермахта. Насчет союзников ясности нет — кроме итальянцев, которые эксгумировали и увезли 111 своих погибших.

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by