"Если его отключат от кислорода - он умрёт". Как в Гомеле годовалый Кирилл борется за жизнь со своей мамой

“Если его отключат от кислорода – он умрёт”. Как в Гомеле годовалый Кирилл борется за жизнь со своей мамой

11.04.2019 в 23:05
Юлия Лозичная, Progomel.by

Порой самая обычная с виду простуда может привести к тяжёлым последствиям. И хуже всего, когда к этому приводит цепочка из мелких недосмотров, бюрократии, равнодушия и упущенного времени людей, на которых все мы рассчитываем, когда самостоятельно с заболеванием справиться не можем. Сейчас молодая гомельчанка Юлия, которая уже несколько месяцев лежит в больнице со своим сыном Кириллом, задаётся вопросом, что же пошло не так в лечении ребёнка, и корит себя, что в определённые моменты слишком доверяла медперсоналу. А надо было устроить скандал.

Эта история началась в октябре прошлого года, когда Кириллу было около 7 месяцев. В один из дней ребёнок простудился. Юлия лечила малыша тёплым питьём и промыванием носика – обычные процедуры. Однако затем появилась одышка, а уже через неделю ребёнок захрипел, начался острый бронхит, обструкция…

Муж Юлии Павел работает на Гидроприводе, ему, как и жене, 29 лет. В семье два ребёнка. Старшему Илье 7 лет. Ему поставили аллергическую астму в 5 лет. Красные щёки и одышка – так она проявлялась, но особо не беспокоила. На приёме в поликлинике детский врач допускала склонность младшего сына Кирилла к астме, но всё оказалось хуже.

– До этого Кирилл ничем не болел, всё было хорошо. Когда родился – нарадоваться не могли, что он так рано встает, что рано сел и рано топать начал. В 7 месяцев уже держался за кровать и пытался делать первые шаги. Сейчас у Кирилла такие последствия, что без кислородного аппарата он не может жить. Шансов на улучшение никаких. Если его отключат от кислорода – он умрёт, просто задохнется. Состояние ребёнка сейчас стабильно тяжелое, – со слезами на глазах рассказывает Юлия.

16 октября она с сыном попали в детскую областную больницу на Жарковского и до сих пор находятся в лечебном учреждении. В больнице тогда все недоумевали – здоровый на вид ребёнок. А тем временем в его легких развивалась страшная болезнь.

– Получается, пневмония – это как рана, и когда она заживает, остаётся шрам. Он твёрдый, а в легких ткани мягонькие. И когда стало много таких рубцов – пошли множественные изменения в легких и он перестал самостоятельно дышать, – рассуждает мама Кирилла. Но обо всё по порядку.

С чего всё началось

– Я прочла статью про Глеба, который умер здесь в больнице на Жарковского и хочу рассказать свою историю, – так начинает свой тяжёлый рассказ Юлия. – В октябре Кирилл заболел. Простуда. Педиатру говорю, что у него кашель, сопли, одышка… –  так тяжело дышал, прям пыхтел – а врач уверенно отвечает, мол, ничего не вижу, ничего не слышу, всё вроде бы нормально, нет никакой одышки, он просто у вас толстый.

На самом деле месяца полтора уже что-то было не так. Когда через неделю пошли осложнения и здоровье ребёнка серьёзно ухудшилось, педиатр быстренько дала направление в Гомельскую областную детскую клиническую больницу.

В тот же день мы собрались и поехали. Нас положили в больницу на Жарковского.  Когда мы приехали, было около девяти часов вечера примерно. Нас оформили, взяли анализы. Затем отправили в инфекционное отделение, где определили в палату. А вот дальше пришлось повоевать, – рассказывает молодая мама.

Когда немного освоились в палате, Юлия спросила дежурную медсестру про распорядок дня. Окошко для распорядка есть, а самого листика нет. “А зачем он вам?” – ответили девушке.

–  Я раз подошла – нету. “Сейчас найдём”, – говорят. Спустя некоторое время подходит ко мне старшая медсестра и спрашивает, что случилось. “Да ничего не случилось, просто хотелось посмотреть”, – отвечаю ей. В каждой обычной больнице висит на стене. “Сейчас будет вам распорядок”, – с боем напечатали. Что-что написали, чтобы просто был.

 Лечение Кириллу назначили стандартное.

– Начали вводить “Эуфиллин”. Но ребёнок на него никак не реагирует, как хрипел так и хрипит. Я говорю: “Зачем так много? Ему не помогает! Взрослому достаточно одного укола, и человеку становится лучше”. А мне в ответ: “Мамочка, здесь врачи с двадцатилетним стажем, они же умнее, чем вы”. Ну, умнее, так умнее. Потом и вовсе начали три раза в день по два антибиотика вводить в вену и плюс ещё давали какой-то порошок.

При этом даже медперсонал удивлялся, что малюсенькому 7-месячному ребёнку дают столько антибиотиков. Помню, медсёстры говорили: “Он такой маленький, зачем ему столько… Ну, мы же не лечим – врачи лучше знают”.

Впоследствии я поняла, что в нашем случае был неверно поставлен диагноз и в связи с этим неправильно подобраны антибиотики, также не проводился анализ на аспергиллез. Может, если бы раньше это сделали – было бы лучше. Заболевание уже давно началось, но никто не сделал на этом акцент.

6 декабря к Кириллу приезжал главный внештатный пульмонолог Беларуси, который диагностировал микросрыгивания пищи в лёгкие. Начали давать таблетки, чтобы этого не происходило.

– Я им объясняю, что он не срыгивает, но всё равно мы пили эти лекарства… Если бы мы этот месяц не лечили эти микросрыгивания, а ещё что-то начали искать… Начались судороги.

“Ребёнка всего трясёт”, – объясняет Юлия врачам. В ответ ей обещают показать Кирилла неврологу.

– Весь следующий день я как заведённая ходила за врачами и повторяла: “Его трясёт, его трясёт, у него судороги”. На что мне одна женщина-специалист и отвечает: “Мамочка, идите положите ребёнка спать, что вы бегаете с самого утра”. Как на умалишенную посмотрела и ушла, – вспоминает Юлия.

Когда мама не сдержалась и выбежала со скандалом и криками – врачи забегали. Отправили Кирилла к неврологу, сделали энцефалограмму. Выяснилось, у ребёнка действительно судороги.

– Ну, что я выдумываю, что-ли?! Я же вам сказала, что они есть, эти судороги, ему плохо!

А Кириллу всё хуже и хуже. Резко подскочила температура. Юлия попросила сделать снимок. В ответ снова услышала отказ: “Ну неужели вы думаете, что нам просто так хочется облучать ребёнка?!”

– Я опешила. Если у него нет воспаления – я не против. Но почему температура появилась? Через два дня, после того, как я просила, сделали снимок. Выяснилось, что у Кирилла всё-таки пневмония. И вот так во всём. Чтобы что-то сделать, надо со слезами подойти к врачу и выпросить это. По-другому здесь не получается, – делится своими впечатлениями от отечественной медицины Юлия.

Ухудшение

– Лечили-лечили. Ребёнку стало плохо. Кирилл попал в реанимацию и 9 дней пробыл в отделении. Стало чуть получше, кислородная зависимость ушла. Слава Богу реанимация откачала, и Кирилла определили опять в обычную палату. Переводят нас туда, прикатили концентратор кислорода и говорят: “Поддыхивайте…”. Объяснили, что туберкулез годами лечится и ничего страшного с людьми не происходит. Но, однако ему всё равно становилось хуже.

И вот так ещё один упущенный месяц Кирилл “поддыхивал”. Был первый звоночек, что лёгкие ребёнка не работают. После месяца под кислородом ему стало совсем плохо и ребёнок опять попал в реанимацию. На этот раз почти на две недели.

– Санитарка рассказывает: “Подхожу к нему, а он уже вообще холодный лежит, позвала врачей, они давай его быстро откачивать”.

Кирилл уже не вставал, просто лежал. Было предсмертное состояние.

– Я бегала, всё просила отправить нас в Минск. С детьми бывают всякие моменты. Болеют дети – я всё понимаю. Но когда время уходит… Когда со слезами умоляла отправить нас в столицу, нам сказали: “А что вам в Минске сделают, там такие же врачи, как и здесь”.

Тогда Юлия обратилась к Великановой Татьяне Николаевне, главному специалисту отдела ОМП по педиатрии главного управления здравоохранения Гомельского облисполкома – и Кирилла всё-таки направили в Минск.

– Если бы не отправили – ему всё, был бы конец. Ребёнок уже лежал при смерти, холодный. А в Минске его как-то выходили. Полтора месяца в реанимации были.

По приезду в Минск Юлию и Кирилла определили в инфекционную больницу Фрунзенского района. Врачи собрали консилиум, посмотрели все бумаги из Гомеля. И пришли к выводу, что сделают всё по-своему и проверят полностью всё.

Кирилла обследовали заново. Назначили лечение.

– Ещё в Гомеле высеяли аспергиллез. Если бы это сделали раньше… Он выявляется только при бронхоскопии. Её нам делали ещё в ноябре, но высеялся он только в декабре. Ребёнок хрипит и хрипит, врач приходит в палату: “Мамочка, это вы копченой курицы с апельсинами наелись, подышали на него, вот  у ребенка обострение и началось”. И никто тогда не заподозрил, почему у ребёнка столько мокроты, это явное упущение гомельских врачей, – считает Юлия.

В Минске Кирилла осмотрели много профессоров.

– Возили его в кардиоцентр. Там сказали, что точно уже никакого диагноза нельзя поставить. Непонятно, что уже с ним происходит. Настолько заболевания прошли по лёгким, что они уже как у деда старого. Потом, уже перед выпиской, нам поставили бронхоальвеолит неуточненный. Сказали, что вы можете долечиваться, единственное, что вам нельзя находиться в реанимации. Мол, там живут внутрибольничные бактерии, и они к нему присоединятся очень быстро, потому что иммунитет просто убит. И нас снова перевели в инфекционное отделение в Гомеле. Вот мы и лежим до сих пор в отделении с кислородом. Теперь только остаётся ждать, но чего?!

С 16 октября прошлого года Юлия с Кириллом ещё не выписывались домой.

– Начмед на Жарковского нам сказала:”Ой, вам и в Минске с вашим заболеванием не помогут”. Я жалуюсь на горячую линию, а она мне: “Я держу руку на пульсе…”. Я спрашиваю, и сколько вы будете держать на своём пульсе руку, если ему хуже становится, и он уже не встаёт? Ребёнок просто лежит и всё на этом. Когда я спросила у неё: “Мы будем его лечить, или на что вы надеетесь, на Бога?”. Она мне посоветовала сходить в церковь. Вот что мне теперь дальше делать? Ребёнку всего год, а я уже просто отчаялась. Здесь довели ребёнка два раза до реанимации. И сейчас он полностью привязан к кислородному аппарату, – говорит Юлия.

В тему: что происходило с Глебом?

– В реанимации ещё то отношение. Где висят камеры – врачи вежливо отвечают, разговаривают, как бы все культурные. Но при этом ничего не происходит. В реанимации на одну медсестру четыре ребёнка, за которыми нужно ухаживать. Он молчит – им хорошо. Чтобы только не плакал, не бесил их. Если ребёнок лежит под кислородом – ему соску дали – он полдня с этой соской и лежит. Даже капельки воды во рту не было. Попросила, попоите хотя бы, приносила воду. Меня же не пускают, не дают долго находиться. У них с 15:00 до 18:00 только можно.

Сама, наверное, виновата, надо было со скандалом не уходить, не отходить. Быть может, не довели бы до такого состояния, – рассуждает мама Кирилла.

– Мальчик Глеб, когда умер, я была там в тот день. И слышала, как это всё происходило. Я пришла в больницу. Это было 15 число. Мы как раз 14-го поздно вечером приехали с Кириллом из Минска.

Тогда Юлию не хотели пускать в палату к ребёнку. Сказали, что не знают, где она ходила.

– “Как это? Я в месте с вашей медсестрой приехала из другой реанимации только что. И вместе с ней пришла”, – говорю. И только со скандалом меня пустили и дали халат. Хотели сыну катетеры поставить, а я им объясняю, что мы поступили только на выходные, так как в отделении не было места, или что-то было не подготовлено. Попросила только кислород.

Юлия начала переодевать ребёнка  и заметила укол на попе. Позвала медсестру спросить, что за укол у него. Медсестра сказала, что была другая смена и она укола никакого не делала. Посмотрела по карте – в ней ничего не отмечено.

– Медсестра пошла звать врача, но пришла без него и говорит: “Врач очень занят, сложный ребёнок, подождите, пожалуйста”, – речь шла о Глебе.

– Проходит некоторое время, опять спрашиваю: “Когда врач освободится?”. “Ну, там ребёнок очень сложный”, – отвечает медсестра.

– До сих пор, всё так плохо? – спросила я. Мне ответили: “Да, всё плохо”. Спасали Глеба полдня. Долго-долго. Потом я стояла, подбегает медсестра, что-то говорит, и все бегом побежали к нему. Была уже вторая половина дня. Я спросила: “А что случилось, плохо?”. Молодая медсестра рядом стояла, её всю трясло, прям обомлела, видно, что человек волнуется, чуть ли не плачет: “Да, плохо”.

Позже к Юлии подошла врач и спросила, что случилось. Девушка поинтересовалась, откуда у Кирилла укол, если ничего не назначено. Выяснилось, что предыдущий врач просто сделал успокоительный укол. Этот день закончился.

– На следующий я поинтересовалась: “Спасли ребенка?”. Мне сказали, что нет. Его просто было невозможно спасти, поскольку в реанимацию “принесли уже синим”…  Но почему его раньше не взяли в реанимацию? Вопрос.

Это не первый подобный случай. Я, когда лежала в инфекционном отделении, видела, как бегала медсестра на руках с ребёнком со слезами. Кровь сдавали… неизвестно что происходило. А реаниматолог его не брал, говорил: “Я не буду забирать, это по вашей части, а не по моей”.

Больница не оборудована кислородом, только процедурные кабинеты. Вы представляете, столько детей лежит, а не дай Бог троим станет плохо… Где они возьмут кислород этим детям? А до реанимации, если из окна смотреть, километр напрямую от корпуса до корпуса. А чтобы попасть туда – столько лестниц, столько лифтов-переходов пройти нужно.

Построили её красиво, а чтобы экстренно попасть в реанимацию, это нереально просто. Пять раз умереть можно по дороге до неё. Поэтому мамы в охапочку, в пледик завернули – и понесли. Я своего так два раза и носила. “Всё, мамочка, уходите, вам здесь делать нечего”, – говорят в реанимации. А, быть может, если бы мамочки не уходили, детки более здоровые были бы или просто живые хотя бы.

Не знаю, куда уже жаловаться. Везде тишина, везде настолько всё скрытно и никаких результатов…

В тему:

История о потерянном времени. Как маленький Глеб умирал в суперсовременной больнице в Гомеле

Метки:

Обсуждение