Региональные милицейские сводки в девяностых представляли собой список событий за сутки, распечатанный на принтере. Иногда распечатка получалась короткая, иногда был целый рулон. В конце шел раздел про опознание живых и мертвых. И там довольно часто мелькали сообщения об очередном забывшем себя: «Без видимых телесных повреждений, о себе ничего пояснить не смог, помещен в ЦРБ…» Человека обычно определяли в медучреждение, и после этого большинство про него забывало: неинтересно. Тогда имелось много более ярких событий: войны в Чечне, заказные убийства, собственные белорусские бандиты и так далее. Но была странность.
Кадр из фильма «Джейсон Борн»
Клофелинщицы? Рептилоиды? «Психотронное оружие»?..
Технически в потере памяти нет большого чуда. Физическая, психическая или химическая травма, болезнь, возраст способны дать такой эффект. Маргинальные случаи, войны, преступления, девяностые — удобный фон для чего угодно. Но некоторые ситуации плохо вписываются в стандартные шаблоны.
Забывшие, которые нас сегодня интересуют, были далеки от пожилого возраста. Не имели внешних повреждений, физически крепки, прилично одеты, при часах, выбриты, в меру ухоженны. Потом выяснялось, что дома их ищут месяцами, если не годами.
На самом деле, внятную статистику по забывшим за конец девяностых — начало нулевых теперь вряд ли найдешь. Масштаб можно оценивать только «интуитивно». О ком-то мы не знаем: они умерли или, не привлекая внимания, доживают век в специализированных учреждениях. Никому не выгодно знать их правду.
В России девяностых много писали о потерявших память — мы имеем в виду именно нестарых крепких мужчин. При этом, похоже, не существует ни одной истории с четким финалом и раскладом: что это вообще было? Люди просто на месяцы или годы проваливались в параллельную реальность, где продолжали, судя по всему, успешно работать и жить — пока их ищут.
Забредали и к нам. Кто их сделал такими? Клофелинщицы? Рептилоиды? Наркотики? Модное тогда «психотронное оружие»? Или есть другое объяснение?..
В этом тексте не будет однозначного ответа. Тем более что в этих историях есть более странные вещи, чем причины потери памяти.
Наши герои реальны, но публиковать их фото и фамилии мы не станем, чтобы не портить людям жизнь.
Сержант
С главным героем этой истории мне довелось пообщаться почти 15 лет назад. А началась она еще четырьмя годами раньше.
В июле 2003-го в райотделе небольшого российского города потеряли сержанта. Назовем его Петром. По официальной версии, утром ушел на работу и не вернулся. Тогда обстоятельства пропажи широко не афишировались, толком до сих пор ничего не понятно. Никаких командировок на юг не было. Дома остались жена, 8-летний сын и дочь-подросток. Запустили стандартную процедуру розыска, ничего не нашли и через четыре месяца розыск прекратили.
Продолжение случилось в августе 2007-го в Беларуси. Осводовцы подобрали мужчину средних лет, сидевшего на берегу Припяти в Хойникском районе. Это зона отчуждения ЧАЭС, территория Полесского государственного радиационно-экологического заповедника с его закрытым режимом. Экипирован незнакомец был почти по сезону и местности: защитная куртка, джинсы (в них заправлен офицерский ремень), солдатские ботинки, пара зажигалок, швейцарский складной нож, на руке командирские часы. Документов, конечно, не было. Как и видимых травм.
Рассказал, что ничего о себе не помнит, как и зачем сюда попал, не знает. В памяти имелись только четыре последних дня: проснулся в какой-то постройке и с тех порт бродил, пока не увидел моторку.
На первое время его определили в местную больницу, для удобства назвали Димой. Там он за несколько дней проявил себя вполне адекватным человеком. Будучи в хорошей физической форме, сам вызвался помогать в каких-то хозяйственных мелочах, подключил принтер к компьютеру, чем вызвал восхищение персонала. Выяснилось, что умеет водить машину, знает ТТХ пистолета Макарова и некоторых других видов оружия, вообще охотно разговаривает о нем.
При дальнейших попытках опознать человека пытались зацепиться в том числе за этот интерес к оружию. Информацию репостили ветеранские форумы в разных странах. Но сработало другое.
С памятью бились три месяца. Пациент упорно помнил что угодно, кроме самого себя. Разбирался в международной обстановке, мог починить электропроводку, включить компьютер, разобрать ПМ…
А однажды среагировал на случайно названное доктором имя: «О, моего сына так зовут». Доктор тоже среагировал: «А отчество у него какое?» — «Петрович». — «Выходит, тебя Петр зовут?..» Впрочем, с таким трудом восстановленное имя, похоже, не вызывало особых чувств и новых воспоминаний.
Прорыв случился, когда Петр сказал, что у него вроде был служебный жетон. Назвал некоторые цифры с него. У кого бывают жетоны? У армии, МВД… Гомельские оперативники принялись копать в эту сторону — и откопали райотдел небольшого российского городка. Там по фото подтвердили: наш сержант. Бывший.
В Беларусь за Петром примчались родители. Мы все ждали момента встречи. Надеялись: увидит их — и память тут же прорвет…
Не сработало. Сержант смущенно смотрел на незнакомых людей, которые бросились его обнимать.
Формально это какой-никакой хеппи-энд. Возможно, мозгу просто нужно больше времени. Но остались вопросы.
Где Петр провел четыре года? Он не выглядел запущенным, изможденным. Его одежда была вполне приличной с учетом хождения по радиационным «джунглям».
Родители тогда добавили не очень много: на службе, незадолго перед исчезновением, Петра повысили в должности; готовился к получению звездочек… А потом ушел и не вернулся.
В отделе милиции воздержались от нормального общения.
Сам Петр только твердил: «Не помню».
После возвращения в родной город мужчина устроился в гражданскую организацию на рабочую должность. Говорить о произошедшем в 2003-м и далее не хочет. А недавно все его страницы в соцсетях исчезли.
