Парня в кадре зовут Никита Менделевич. Он уничтожает грушу ногами и не понимает, какой грохот стоит вокруг. В восприятии мира этого человека звук отсутствует напрочь. «Что бы мне было интересно услышать? — переспрашивает жестами Никита, сидя на здоровенной автомобильной покрышке, и удивленно разводит руками. — Да ничего. Я же инвалид по слуху с рождения. И вообще, не представляю, как это». Глобально у Никиты два желания: не чувствовать жалости от окружающих и стать чемпионом мира по MMA.
Мы пару дней списываемся и договариваемся о съемке во время утренней тренировки. Никита заходит в узкий коридор, кивает всем и жмет протянутые ему руки, почти не теряя в скорости движения. Потом с минимальной паузой на раздевалку оказывается в зале и хватается за скакалку.
Вместе с Никитой появляется Мэри Жилянина, в миру — начальник организационно-досугового центра Белорусского общества глухих. Говорит, есть переводчики жестового языка с удостоверением, а есть те, которые помогают по возможности. Она — из вторых.
Никита делает кардио — скакалка ритмично ударяет о покрытие пола, пока мы общаемся с Мэри. Оказывается, у переводчика тоже проблемы со слухом. Хотя догадаться трудно. Это выясняется, только когда она сама между делом рассказывает.
— Бывает, ребенок в младенческом возрасте ловит простуду, ему вкалывают антибиотики — слух пропадает. У моего мужа такая история. Его родители слышащие, но в полгода случилась вот такая неприятность. У меня глухота врожденная. Хотя остаток слуха неплохой, так что слышу что-то благодаря аппарату и стараюсь читать по губам. Потому мне нужно видеть собеседника.
Никита родился в Рогачеве. Оба родителя слышат, старший брат — тоже. Мама рассказывала, что осознала проблемы младшего сына, когда ему было 2—3 месяца.
— Первоначально моя глухота стала для нее ударом. Но мама свыклась. И стала спокойно адаптировать меня к миру. Родители разошлись, когда я был маленьким. Отец сейчас живет в Израиле, и у нас очень хорошие отношения. Но мама растила меня в одиночку. Хотела, чтобы я понимал ее по губам. Правда, не получалось. Я изо всех сил просил: «Учи жесты». Они с братом были вынуждены выучить их, чтобы поддерживать контакт со мной. И оба пошли навстречу.
У мамы при этом с рождения ограничена подвижность руки. Было очень сложно разговаривать на жестовом языке, но она делала всё для комфорта сына.
— Я очень благодарен маме. Она очень старалась, чтобы у меня все было хорошо. Как и брат. В школе я был очень худым, меня нередко обижали. Тогда я звал брата на помощь. Сейчас защищаю себя сам.
Мама отдала Никиту в бобруйский детский сад для детей с нарушением слуха, потом в такую же школу.
В Рогачеве не было других глухих. Не все дети адекватно воспринимали непонятного мальчика. Иногда налетали на него во время футбола, пытались выяснять отношения.
— Кто-то обзывался (я понимал это по губам) — начиналась драка. Но не все были такими. Хватало ребят, которые меня принимали и считали другом. Я никогда не оставался один и не чувствовал себя изгоем. Чтобы меня понимали, включал мимику и пантомимику, когда научился писать, выводил слова палочкой на песке. Считаю, что у меня есть характер и я не сильно пускаю обиду в себя. Если что-то неприятное в детстве и было, то это мелочи. Я их переборол.
Пока Никита добивает скакалку, Мэри объясняет, что глухонемой — это некорректная терминология. Глухой — еще уместно. А вообще, человек с нарушением слуха. Таких в Минске 2 тыс., говорит Мэри, а официальных переводчиков на них — человек 30—35.
— Насколько люди с нарушением слуха социализированы? Сложный вопрос. Таких ребят, как Никита, которые стремятся войти в общество, не много. Большинство старается не обозначаться. Хотя многое зависит от окружения. В нашем обществе не все готовы нормально принимать человека с нарушением слуха. Это мои личные наблюдения.
Со стороны кажется, что тренер и его подопечный отлично понимают друг друга. Если начинаются сложности, появляется телефон. Ребята пишут в заметках, и все решается быстро.
— После школы я пошел в лицей учиться на слесаря. Была специальная группа ребят с такими же проблемами, как у меня. Мы держались вместе, помогал переводчик жестового языка. Конечно, были конфликты со слышащими ребятами. Однажды шли после пар по улице. Как раз прошел дождь, рядом с нами была лужа. По ней проехала машина, чтобы специально нас облить. Лужа была глубокой — стояли грязные, мокрые и злые. Немедленно пошли в администрацию. Ребят, которые нас облили, вызвали и все объяснили. Они попросили прощения. Больше нас не трогали.
Когда учеба закончилась, Никита стал устраивать профессиональную и личную жизнь.
— Мы познакомились в интернете. Я уже знал, что она слабослышащая, перед тем как стал писать. Держали связь по переписке, когда встретились, поняли, что есть что-то большее, потом поженились. Теперь у нас двое детей, обе девочки. Они тоже не слышат.
— Страшно было рожать, понимая, что у обоих родителей проблемы со слухом? — Мэри переводит вопрос, частью проговаривая его вслух.
— Нет. Мы предполагали, что дети будут с нарушением слуха. Были готовы. Я считаю, у меня здоровые девочки. Нарушение слуха — не предмет для осуждения, бурного обсуждения или какое-то отклонение. У моих детей есть глаза, есть ноги, руки. Красивые, умные, талантливые девочки. Очень их люблю. Старшей 6 лет. Младшей скоро будет 2.
Оказывается, общение с людьми, у которых нарушен слух, — это не абсолютно немая сцена. Слышится дыхание, периодически прорываются едва уловимые звуки. К переписке тоже надо привыкнуть. «Нужно с сурдопереводчиком жестовый язык», — пишет Никита. То есть фразы сообщают саму суть. Мэри отмечает эту особенность, говорит, не всегда прописываются верные окончания, текст получается рваным.
— Есть определенные жесты для каждого слова. Правда, хватает слов, для которых жестов не придумывали. Приходится показывать что-то схожее по смыслу и надеяться, что человек догадается.
Никита активно жестикулирует, рассказывая про свою первую работу, на которой платили совсем слезы. Семья поехала в Минск, где парень устроился на завод имени Козлова.
— Начинал штамповщиком. Было 20 рабочих и мастер — все слышащие. Общались с помощью бумаги и ручки, жестов, неплохо друг друга понимали. Но я засматривался на другой цех и хотел стать слесарем-электромонтажником. Обратился к переводчице. Она заволновалась: «Нет! Ты не сможешь, там должен работать человек со слухом. Оставайся». Но я настоял на своем и все-таки перебрался в другой цех. Да, первое время было очень тяжело. Надо передавать много информации, взаимодействовать с ребятами, обсуждать чертежи. Но я справляюсь и по сей день работаю без проблем.
Переводчик рассказывает, что поиск работы — большой напряг для глухих. Идет борьба за расширение списка доступных профессий. Но главная преграда — справка от МРЭК.
— Врачи просто открывают папочку и говорят: «Вот, вам противопоказано. Извините, пожалуйста, но закон я нарушать не могу». А без справки на работу не берут. Упаковщик, уборщик — это можно, но мойщик окон на высоте — уже нельзя. Если наниматель берет на себя ответственность и принимает без справки, это выход. Но таких людей попросту нет. Пересмотреть закон или какое-то положение в стране — это не так уж быстро. А если дело касается глухих, то небыстро, помноженное на пять.
В итоге среди глухих существует отток рабочей силы. В Европе проще принимают людей с такими проблемами, список профессий шире, да и зарплаты больше.
— Бельгия, Германия, Польша. Договариваться начинают здесь. «Приезжайте, проблем нет!» Окно в Европу открыто. Конечно, надо переучивать язык. В каждой стране свои жесты. Но включаются пантомима и многочисленные переводчики в телефоне. Главное, не стесняться, тогда все будет нормально.
Никита признается, что в детстве любил футбол и вообще не понимал бокс. Разве что мог посмотреть за компанию с братом. А вообще, был худым и очень-очень часто болел. Но лет в 14 во время летних каникул подсел на качалку и до школы успел набрать 10 килограммов мышечной массы. Когда начались уроки, записался на вольную борьбу. Отзанимался шесть-восемь месяцев, но понял, что не его.
— В зале висела груша. Я как-то стал по ней бить и подумал, что хорошо заходит. Перестал заниматься борьбой и попросил папу подарить мне боксерские перчатки. Я принес их в школу. Учительница спросила: «Зачем, ты будешь заниматься?» — «Да, конечно!» Оказалось, у нее сын ходил на бокс. Нас познакомили. Три года прозанимался, но понимал, что только работы рук мало, надо нагружать и ноги. Когда приехал в Минск, узнал, что здесь есть Академия MMA.
Парень отыскал в сети контакты ее руководителя.
— Я написал Андрею Макаренко, объяснил, что не слышу, но очень хочу заниматься. Как мне быть? Можно приходить? Тренер сказал, что да, без проблем.
Никита уже выиграл любительские соревнования по боксу. Дрался со слышащими ребятами. Всем между раундами подсказывали их тренеры, Никита смотрел на жесты.
— У меня появилась цель. Уже не брошу этот спорт, это мой наркотик. После недели без тренировок меня ломает. Хочу, чтобы MMA стало моей профессией. Уверен, есть шанс стать лучшим. Думаю, я использую его и стану чемпионом мира. Я хочу показать, что глухой спортсмен может достичь результатов.
Семья Никиты живет в общежитии, которое предоставил завод. Парень замечает, что нормально чувствует себя в быту. Правда, трудности периодически появляются.
— Был случай в кабинете невролога. Просил его как мог: типа, дайте бумагу, чтобы я все объяснил. Нет, он отправляет меня за переводчиком. Но я не хотел тратить время и настаивал. В итоге добился своего. Я себя в обиду не дам.
Никита говорит, что из любой бытовой ситуации можно найти выход. И при каждом удобном случае обозначает свою самостоятельность.
— Иногда люди пугаются: типа, что он вообще от меня хочет? Но потом видят телефон и догадываются. Но вообще, общество не готово к таким людям, как я. Да, большинство всегда отталкивает меньшинство, но у нас очень низкий уровень культуры. Понимания и принятия глухих или инвалидов еще нет. Это беда, но мы с этим как-то живем. Для сравнения могу взять Израиль или Америку. Разница огромная. Там ощущается равноправие.
Парень не хочет, чтобы его жалели и как-то выделяли.
— Однажды на тренировку пришел парень, который узнал, что я не слышу. У него рука на меня не поднималась. Вообще не мог нормально работать. Тогда я остановился и написал в телефоне: «Не надо меня жалеть, всё нормально, я такой, как ты, и не создаю никаких поводов для жалости. Бей меня как положено». И в целом жалость — это самое плохое чувство в этом мире.
