В Гомеле размещался объект, работавший на космос и оборонную промышленность Советского Союза.
Завод носит поэтическое название «Коралл».

Они обеспечивали связь для космических аппаратов, включая и первый полёт человека в космос.

Мы работали под главенством 22-го и 46-го институтов в Москве (оборонного характера). Тогда ещё не «Коралл» был, а электроламповый завод.
Два мегазавода втайне друг от друга в унисон работают на один и тот же секретный проект. Гомельским инженерам предстояло наладить систему космической коммуникации, связав центр на космодроме с управляемым кораблём на Луне.

Сигнал идёт, уходит в космос, отражается, приходит во второй канал, потому усиливается и передаётся на приёмную аппаратуру. И, в общем-то, получается вот эта вот связь.
В 60-ые Гомель вместе с остальной страной переживает вторую волну индустриализации. В те годы город сначала прирастает промзонами и лишь потом строит микрорайоны. На западной и северной окраинах новым промышленным форпостом и стал только что отстроенный завод.

Заказали целый самолёт из Сочи роз. По территории всей высадили саженцы. Это была гордость города.

«Коралл» был, если не для всего Гомеля, то для его северной части и близлежащих деревень градообразующим предприятием. Очень многие люди смогли получить и профессию, и жильё, благодаря заводу «Коралл».
Резонаторы для телевизоров, электронно-лучевые трубки, корпуса интегральных схем, ножки для транзисторов и СВЧ-приборы. Для обывателей «Коралл» – производство, специализирующееся на товарах народного потребления. «Коралл-2» – это несколько секретных цехов.

Эти приборы, не знаю, можно ли сейчас говорить, для оснащения кораблей, для точной стрельбы.
Именно здесь впервые разработали микросхемы для цветного телевещания.

Помните, стояли вдоль дорог такие телебашни, как сейчас вышки стоят. Вот это была система связи СВЧ.
Но главное – помогли организовать связь с луноходом.

Вот этот был цех – единственный секретный. Я свою жизнь связал с этим цехом и этим направлением – система космической связи.
Закрытое правительственное постановление в рекордные сроки предстояло исполнить шестому секретному цеху завода.

Да не знаю я, что это было. Набор гаечек, втулочек – и всё это на одном болтике набиралось. А куда оно?.. Может, его разбирали по новой там.
Но всё должно было чётко подгоняться.
Пётр Пинчук:
Впервые мы уже смотрели снимки обратной стороны Луны, которые тоже снимали с помощью наших изделий. Поймите, это – маленький элемент в этой системе, но очень важный.
22-ой цех– скрывшийся в череде бесконечных лабиринтов проходных, и 6-ой – подземный.

Допустим, цех выпускает изделия машиностроения, а внизу – специальный кессон, обшитый железом, на глубине 6 метров, где выпускалась эта продукция. Насколько это сложно было. Почему? Потому что нельзя было, чтобы знали частоту этих изделий. И секретно.
Александр Емельянов:
Народ интересовался: «Что там, подземное что-то?» Говоришь: «Какие подземные? Ну, там на 3 этажа, на 3 метра ниже металлическая зашитая комната».
«Для чего она?» «Наверное, чтобы вода не протекала».

Александр Емельянов:
Поступило изделие, вот почему-то врезалось в память, называлось ДКСРЛ. Что эта аббревиатура обозначала – понятия не имею. Но людей тогда отправляли, наших токарей в Москву на стажировку, на какое предприятие даже, не знаю. Это у нас первое военное производство было, с этого начинается.
Интегральные схемы прямо с конвейера разъезжаются по советскому военпрому.

Владимир Мельников:
Микросхемы мы изготавливаем и по сей день.
В основном, идёт такая не очень сложная микросхема для управления ракетами – от малой до большой.

Пётр Пинчук:
Были специальные отделы, которые нас предупреждали: «Вы должны в такое-то время не работать, прекратить работу». Мы прекращали работу.
Алексей Калюк:
Первый отдел строго следил з тем, чтобы не было утечки за рубеж.

Отчасти, местами она напоминала государственную границу. Были установлены мощные и весьма качественные системы охранной сигнализации. У каждого был свой пропуск, который вставлялся в ячейку с таким характерным металлическим лязгом. И вот после этого ты уже проходил.

А раз в месяц из Минска сюда направляют охраняемый грузовик, набитый золотом.
Спецрейс перевозит сразу несколько сотен килограммов.
Юрий Глушаков:
Мы знали, что это – золото, золото техническое. Оно не было похоже на то золото, которое мы в ювелирных изделиях привыкли видеть. Это был белый порошок.
Пётр Пинчук:
В сутки выпускалось три миллиона корпусов. На корпуса работали все тюрьмы Беларуси и Брянской области. И здесь работало 3 600 человек. Всё это золотилось здесь. Представляете, сколько надо было золота?

Его привозили на специальном автомобиле, вооружённая охрана, конечно, со всеми мерами предосторожности, которые были тогда возможны. Никаких инцидентов с ним не происходило, попыток ограбления машины с золотом не было.
Единственное, как мне рассказывал ветеран «Коралла» – один из руководящих работников, во время работ в гальваноцеху пятьдесят килограммов золота просто вытекло в канализацию.
Впрочем, болтливые языки и повальную страсть к быстрой наживе на закрытом производстве было тоже не искоренить.

Золото за проходную не выносили, схемы интегральные, насколько я знаю, тоже. Единственное, что здесь пользовалось спросом у «несунов» – гидролизный спирт.
Спирта на заводе было море. И это приводило, конечно, к своего рода злоупотреблениям.
Его выносили за пределы предприятия, там было окно с решёткой.
«Наше дело было изготовить, не задавая вопросов «зачем» и «почему». Что сходило с конвейеров секретных заводов БССР?
1971 год. Зарубежная пресса взрывается чередой похожих передовиц: «Новое космическое чудо из Советского Союза». Полностью управляемый луноход за 400 тысяч километров от Земли бесстрашно бороздит поверхность её спутника.

Фантастика, ставшая реальностью!

Объявили, что луноход по Луне наш шагает, но о том, что это – под управлением нашей машины, мы не знали.

До лунохода ещё в середине 60-ых была посадка на Луну, фотографирование поверхности – тоже машины принимали участие в управлении.
Что из этого – правда, а что – вымысел, станет понятно лишь через пять десятков лет. Данные, касающиеся работы секретной миссии, частично рассекретят лишь в начале 2018 года.




Можно представить: крыша обычного ангара деревенского, только высокого. А под этой крышей – то, что не видят спутники – огромные металлические крышки толщиной вот такой, а под ними – шахты, уходящие на глубину большую, там ракеты.

Николай Чергинец:
Можете себе представить, что Беларусь в те времена в бюджет Союза давала дополнительно до 5 миллиардов долларов. Кроме плановых.

Проявилось это и на предприятиях, работавших под грифом «секретно»

Мы не знали, что делается. Вот Витебск выпускал подобные изделия, а мы не знали, что они выпускают.
На одних значился лишь порядковый номер, на других сиротливо висел «почтовый ящик», что подтверждало специальную принадлежность.

Наше дело было изготовить, не задавая вопросов «зачем» и «почему».
Другие ничем не отличались от тысяч заводов гражданского профиля, но выпускали не утюги или сковородки, а микросхемы и высокоточную аппаратуру. Только в Минске и только на протяжении трёх десятков лет – с 60-ых по 90-ые годы – действовало, как минимум, три завода двойного спецназначения.

Я немножко знаком был с тем, что в Беларуси находится значительное количество предприятий, которые работают на оборонную промышленность.
Среди них – электромеханический, получивший порядковый номер 32.

Высокоточный имени Вавилова – нынешний БелОМО

И завод ЭВМ имени Орджоникидзе
Первый луноход запустили в 1970 году. Он стал первым рукотворным механизмом, передвигавшимся по спутнику Земли.

Хорошие надо были программисты, которые могли написать программу управления. Которые были, значит, раз такое сделали.

Без нашей техники там не обошлось, без расчётов на нашей машине, нашей ЭВМ.
Следующий луноход запустили спустя три года.


Я видел только телевизионную передачу, но, конечно, не знал, что ЭВМ использовалась нашего производства.
Николай Чергинец:
Наши учёные-конструкторы не так уж работали за деньги. Они больше работали, чувствуя свою обязанность сделать для государства какое-то полезное дело. Да, им платили больше немножко, они получали награды, имена, звания. Это, конечно, их настраивало на большую работу, на более эффективную.
Это была просто самоотдача людей своему делу и своей Родине.
Заводы двойного назначения, названия которых ассоциировались с выпуском гражданской продукции, хотя бы для вида должны были выпускать некий ширпотреб – сахарницы, бра, мебельную фурнитуру, бытовую технику.
Пётр Пинчук:
Производство под производством. Сверху – гражданского, а внизу – двойного назначения.
После развала СССР многие «почтовые ящики» перейдут на производство сковородок с мясорубками.

Нужно было, как говорится, добывать заказы на ту продукцию, которую мы делали. А светильников мы делали очень много – где-то 13% от общего объёма. Такова была установка нашего правительства.
И только в Беларуси военпром вернулся на предприятия почти в неизменном виде. А квалификация прежних «секретных» работников и в наши дни служит мирной стране.

Даже сейчас специалисты, которые, по ряду причин, уходят – за ними идёт охота. Наши специалисты, которые были выращены на нашем предприятии, здорово котировались в городе. И не только в городе.
Гомельские создатели техники для контроля воздушного пространства занялись выпуском оборудования для орошения земель.

Мы нашли свою нишу в этом. Есть машины, которые гораздо лучше, эффективнее, но мы освоили – барабанного типа. Плюс водоводы – получили лицензию. Не то, что 300 метров шланг размотан по полю, а ещё плюс водоводы на несколько километров. И машина освоена кругового полива, по принципу американской. Они в трёх хозяйствах работают.
Я твердо убеждён, что система полива должна быть государственной программой для всех участников хозяйства.
Минский завод ЭВМ имени Орджоникидзе освоил производство цифровых АТС и топливных баков, табло и датчиков контроля. А «Коралл» перешёл на изделия из кварцевого стекла и продолжает выпускать микросхемы.


Когда мы говорим «Парк высоких технологий», то, вообще, основа ПВТ закладывалась уже тогда. Мы были интересны тем, что мы имеем подготовленных специалистов, а для нас интересно то, что мы должны работать по-новому, интегрируясь в мировое сообщество.

Сегодня радиозавод занимался бы станциями высокой заводской готовности. И проблем бы никаких не было, если бы не ограничения по СНВ. И делали бы мы эти блоки, и работали бы с московскими институтами. Пускай, их часть приватизировали, но там же конструкторы остались. Тут кадровый потенциал очень хороший, на радиозаводе.
И пусть новыми «изделиями» наших не очень афишируемых, как открытых, так и «закрытых» предприятий, и дальше становятся поливально-дождевальные машины, суперкомпьютеры, степлеры и триммеры, топперы и всякая другая нужная человеку утварь. И пусть остаются секретными конструкторские разработки минских, гомельских и других белорусских учёных и производственников, придуманные новые материалы и технологии. Главное, чтобы конверсия не привела в запустение заводские корпуса. А если на какой-то производственной площадке вслед за «Полонезом» появится какой-либо «Крыжачок» или «Таўкачык», соотечественники с пониманием отнесутся к такому репертуару.


































