Зачем в коня корм. Под Гомелем сто лет выращивают лошадей, но уже не знают точно для чего

Зачем в коня корм. Под Гомелем сто лет выращивают лошадей, но уже не знают точно для чего

05.04.2021 в 13:29
Андрей Рудь, Onliner, фото: Мария Амелина

Вы наверняка забыли, но у нас же под Гомелем оставался конезавод №59, еще с гражданской войны. Он когда-то поставлял коней армии, снабжал рабочими лошадьми крестьян. С тех пор кое-что в мире изменилось, у военных и аграриев теперь другие предпочтения. Но если заглянуть в правильное место, то обнаружится, что наш конезавод никуда не делся: продолжает тихонько производить лошадей. В нынешнем виде это очень красивое и страшно убыточное занятие, лишняя шумиха в таком деле ни к чему. И всё же зачем мы продолжаем это делать? Что происходит дальше с красавцами, в которых вложена куча денег? Попробуем посмотреть.

Укрупнились до изнеможения

Административно-географически расклад получается странноватый. В Гомельском районе есть поселок Березки — там расположены знаменитые плантации КСУП «Тепличное». А в Ветковском районе (километров 30 на машине), в деревне Старое Село с 1921 года стоял государственный конезавод. Долгие годы кони и Березки не имели друг к другу отношения. А в 2010-м лошадей присоединили к «Тепличному».

Вообще-то, присоединяли тогда не только конную часть, но и фермы с КРС и остатками техники. На тот момент конезавод, по сути, являлся совхозом, имея соответствующий набор активов. Говорят, до девяностых неплохо выглядел, считался хозяйством «высокой культуры земледелия», побеждал в соцсоревнованиях. А в конце века все пошло наперекосяк.

Но при чем тут «Тепличное»? Такие административные финты редко объясняют собственникам имущества (нам). Считается, что собственники ну сами что-нибудь придумают.

Ни один белорусский директор не признается публично, что ему что-то насильно повесили. А если признается, то, наверное, тут же превратится в тыкву. В таких ситуациях положено только симулировать оргазмы. В общем, будем считать, что предприятие впряглось в коней добровольно и тащит их с неподдельным удовольствием.

Теперь, правда, «Тепличное» само значится как неплатежеспособное и «подлежащее финансовому оздоровлению». Это отдельная тема — в какой такой экономике производитель овощей может оказаться экономически несостоятелен, притом что его продукция популярна? Это уже народный бренд. Говорят, если дописать на ценнике базарных огурцов «Березки», то разбирают быстрее.

— Кони были истощены, потому что у предприятия не было денег, — главный экономист «Тепличного» Денис Костенков вспоминает 2010-й, когда происходило слияние. — Кроме того, имущество передали нам вместе с обязательствами по долгам.

Как бы то ни было, теперь у «Тепличного» есть определенные обязательства перед страной по сохранению генофонда. В частности, иметь в наличии не менее 75 племенных кобыл и жеребцов. Не бесплатно — на содержание государство выделяет хозяйству 35 тыс. рублей в год. Получается 450 рублей на голову. В хозяйстве говорят: это примерно пятая часть от потребности.

Наверное, считается, что можно зарабатывать на лошадях, чтобы добрать недостающее и разбогатеть? Поедем поспрашиваем людей, которые непосредственно имеют дело с конями, как они там богатеют.

Сто лет — и одиночество

Напомним, откуда вообще тут взялись эти кони. В 1921 году юная советская власть создала Первый Белорусский государственный конный завод. Это как раз его остатки досуществовали до нынешних времен, меняя название, статус и принадлежность.

История у конезавода была, судя по всему, огненная, только ее никто толком не сохранил. Остатки умирают вместе с носителями. Снимков почти нет — ровно два обезличенных кадра нашлись на заброшенном сайте конезавода.

Быстрые и страшно дорогие спортивные рысаки выходили из Старого Села. Брали призы в Союзе и за границей. Где те кубки? Позже попробуем отыскать.

Время было отличное: миру позарез нужны были спортивные кони (верховые и рысаки), рабочие тяжеловозы. В восьмидесятые тут находилось под полтысячи лошадей. Десятки бегали на ипподромах по всему СССР.

А потом вы знаете. Кавалерия кончилась. Спорту столько не надо, да и нет в Беларуси ипподромов. Цыгане остались самыми верными клиентами, не согласившимися променять коня на мотоблок. И то порой уже дают слабину…

После развала Союза для славного конезавода главными стали не лошади, а коровы: молоко оказалось рентабельней.

В начале XXI века у конезавода уже оставались в наличии полторы уздечки, одно седло и денники, полные навоза. А еще под две сотни носителей прекрасного генофонда, с которыми некому было заниматься: кормить, тренировать, ухаживать.

Заросла дорожка

Красивой вывески над проходной больше нет. Говорят, упала.

Из девяти советских конюшен действуют четыре. Местный тренировочный ипподром на три дорожки с разным покрытием абсолютно пуст. Когда-то здесь день напролет одновременно наматывали круги по девять качалок. Вообще-то, теперь осталась одна дорожка из трех, «песчаная». Только она уже травяная (заросла).

Лошади-то есть, просто сидят по конюшням — на сегодня их 204 головы с учетом жеребят. Просто заниматься с ними некому. Да и с упряжью беда, как потом выяснится.

Трибуна полуразрушена (с обратной стороны ей, похоже, помогают).

В эпоху развитого коневодства минимум дважды в год перед ней проходили соревнования. Проводили пышные театрализованные праздники — с наездниками, приглашенными каскадерами и буфетом. Запрягали фаэтон и изображали гражданскую войну. Последние такие гуляния припоминают году эдак в 1994-м.

Колокол из судейской будки тоже куда-то ушел. Табличка «Финиш» сохранилась неплохо.

Нужна реальность получше

Екатерина Туникова — начальник конной части. У нее в подчинении 20 человек: конюхи, тренеры, наездники, зоотехники… Говорит, этого совершенно недостаточно:

— У нас полтора наездника в штате, а в тренинге 50 голов. Это при норме нагрузки пять лошадей на человека. И как катать? То же и с конюхами, которые убирают, кормят…

Екатерина знает, что десять наездников ей все равно никто не даст, нечего и просить у головного предприятия.

— Конечно не дадут, вы же убыточные.

— Ничего не вкладывая, ничего не получишь.

— А есть шанс получить?

— Немцы на этом имеют очень большие деньги. У них очень строгий селекционный отбор, к разведению допускается не любая лошадь. У нас выбирать особо не из чего — что есть, тем и пользуемся. У лошадей, которые отобраны, больше шансов добиться каких-то спортивных достижений.

Зоотехник Людмила Монахова здесь с начала восьмидесятых, очень болеет за происходящее. Настолько, что не хочет пускать фотографировать. Волнуется, что несезон, снимки получатся недостаточно красивыми:

— Реальность разная бывает. Одна и та же лошадь совсем по-разному выглядит сейчас и летом, когда вылинявшая. Не все это понимают… Мы вам дадим фотографии.

Женщина, похоже, думает, что мы приехали писать рекламную статью.

В денниках, до которых удалось добраться, стоят неземной красоты производители. Некоторые — свои, другие — арендованные (в обмен на алиментного жеребенка: платить-то нечем).

Помнится, 20 лет назад аналогичные красавцы стояли в толстом слое навоза. Сегодня тут сухо. Заметим, мы видели изнутри только одну конюшню, которую нам согласились показать. Что в других, не знаем.

Частник купит и продаст

Из маркетинга у конефермы — страница во «ВКонтакте» и старый мертвый сайт. Еще на сайте головного предприятия есть объявления о коммерческих катаниях и продаже трех лошадей. А вообще, маркетинг тут получается простой: стараться в первую очередь продать качественный молодняк. В нынешней реальности заводу это выгоднее, чем сбывать трех-четырехлеток, на содержание и тренировку которых придется потратиться.

Кому вообще сегодня нужны кони? Говорят, покупают в основном частники для перепродажи. Бывает, уходят втрое дороже. Что происходит с лошадью дальше, где она объявится, неизвестно. Может, в России, а может, в Казахстане.

Оставшиеся на заводе фанатики стараются давать результат всеми имеющимися способами. Припоминают самого дорогого проданного питомца. Это жеребец Монреаль, который ушел за $4,5 тыс. в 2018 году. Ушел, правда, недалеко — в соседний колхоз на «должность» производителя. Потом руководитель сменился, Монреаля перепродали — так он оказался в Речицкой конноспортивной школе.

Есть важное обстоятельство: по существующим правилам, конезавод не имеет права продать лошадь за границу. Оказывается, чтобы экспортировать лошадей, они должны выращиваться в определенных условиях, соответствующих международным стандартам. Что еще за стандарты?

— Там длинный список, — говорит Екатерина Туникова. — Нам пришлось бы как минимум привести помещения в норму, капремонт сделать. Смотрят же все, где выращивается лошадь, как, кем и так далее.

В общем, таких условий в Старом Селе нет — и денег на их создание тоже не предвидится. Тупик. Ну, то есть не совсем тупик — есть обходной путь через упомянутых частников, которые способны создать необходимые условия, подрастить, натренировать и перепродать лошадь полякам или русским.

Почему не делать это самим? Возвращаемся к пункту про «не вкладывая, не получишь».

Да и с кадрами в Старом Селе сложно. Есть фанаты, оставшиеся с восьмидесятых и работающие за копейки. Другие не видят смысла задерживаться тут за 400 рублей в месяц.

Все изменить или продолжать мучиться?

Крытая беговая дорожка для рысаков — настоящая роскошь по нынешним временам. Ее давно нет. На фото 2004 года этот манеж еще снабжен крышей (частично), но уже лишен зеленых матов, которыми были обиты стены.

Фото: podkova.by

Теперь тут так.

Русский рысак Быстрый — еще жеребенок. Свой, доморощенный. Радостно гоняет по остаткам манежа, не зная, что все уже смотрят на него как на будущего лихого производителя.

У наездника Александра Голды нет котика, поэтому приходится играть с рысаком, который ведет себя примерно так же. Александр в девяностые, еще подростком, пас здешних лошадей.

— Верхом, как положено. А они ж еще и убегают — в соседнюю деревню километров за десять. Причем не поодиночке, а всей компанией… — наездник с теплотой вспоминает благодатные времена. — А на 9 Мая тут такие скачки были! Людей приезжала тьма, деревня стояла пустая, хоть пали. Каскадеры фокусы на машинах творили. Даже заезд на пониках был! Еще запрягали тройку, ставили деревянный пулемет и гоняли по полю за фаэтоном. А потом все резко кончилось. Не стало ни зарплаты, ни кормов, ни сбруи…

Тут выясняется, почему по трем дорожкам не могут бегать, как в былые времена, одновременно девять качалок: на весь этот могучий комплекс с двумя сотнями лошадей остался один комплект сбруи. И тот с 2010 года — зашитый, на завязочках да заклепочках. Седел больше. Три.

Как может кончиться сбруя на конезаводе?.. Вот, говорят, как-то смогла.

— Сбруя на одного рысака — это €900… — без надежды на перемены произносит Екатерина. — Больше скажу, бо́льшая часть недоуздков, хомутов здесь — мои личные или нашего наездника.

— Но это же надо менять, так не может продолжаться, — нам все еще кажется, что что-то не может продолжаться вечно. — Если бы появилась возможность, вы бы с чего начали?

— Во-первых, восстановление действующих конюшен, приведение их в божеский вид. Во-вторых, нужны крытые площадки для тренировок. И потом уже вкладываться в племенной состав. Хорошая лошадь должна расти в хороших условиях.

…В подзаброшенной ленкомнате конезавода с прежних времен есть маршал Буденный и портреты выдающихся местных жеребцов. Не какие-то там фотографии — холст, масло! На секунду нам кажется, что мы нашли один из утраченных кубков.

— Это не кубок, это подсвечник, — грустно улыбается начальник кончасти.

Позже мы все же добрались до старых наград. Реликты былой славы отыскались в загашнике бывшей конторы. Смотрите, пока есть возможность. Про них уже десятки лет никто не вспоминал. Может, больше и не вспомнят.


Можно жестоко и экономически целесообразно уничтожить отрасль. Можно попытаться ее возродить (дорого) и получать прибыль. У нас пока (не только здесь) прекрасно получается третий путь: тихонько существовать в прежнем режиме, стараясь поменьше привлекать внимание. И прибавляя копеечку к цене каждой морковки, которую выращивает «Тепличное»: надо же на что-то содержать лошадей.

Выходит, у нас уже много лет есть дорогая и красивая игрушка, которую выбросить не поднимается рука, а тащить (или починить) не хватает сил. Да у нас много таких «игрушек».

25 июня конезаводу (как бы его ни называли) исполнится сто лет. Гуляний не планируют.

Обсуждение