Вас сократили. Не самые приятные новости, особенно если вам 53 года. Часто можно услышать, что в Беларуси работники предпенсионного возраста никому не нужны. Мы спросили медработника Алёну, как пережить «пинок» за три года до пенсии, справиться с сильнейшим стрессом и отправиться на поиски новой работы – где вместо кадровика ты попадаешь в мир незнакомого доныне слова HR.
Наш отдел сократили, потому что мы оказались не нужны. Прогресс не стоит на месте, интернет и технологии вытесняют рабочую силу. По всем клиникам Минска убрали диктофонные центры. Руководство посчитало, что заполнение эпикризов не занимает много времени (у нас был восьмичасовой день), и решило перевести эти обязанности на докторов: расписать дневники, амбулаторную карту, рецепты… На больного остается минут 15. С одной стороны, это решение очень хорошее: бумажные носители теряются, изнашиваются. Плюс, если больной жил в Осиповичах и приехал лечиться в Минск, ты можешь онлайн отследить всю его историю болезни, лечения. Это удобно. С другой стороны, пока систему не ввели, мы как отдел были всё ещё необходимы. Доктора моего выпуска вообще с компьютером на «вы»: у них нет ни скорости, не навыков. Это сложный процесс. А врачи (с их же слов), тратят много времени не на лечение больного, а на заполнение кипы бумаг.
Я чувствовала себя, как девочка-первоклассница
Я отработала 15 полных лет в одном месте: здесь выросли мои дети, выросла я и практически вышла на пенсию – зона комфорта. Первые мысли: ужас. Ты больше себя нигде не видишь. Полжизни ты проработала в больнице, которую знаешь наизусть: докторов, начальство, кому что посоветовать. На Тракторный завод и Коммунарку не пойдешь – нет нужного опыта. Мне предлагали должность санитарки за 200 рублей в месяц: мыть полы, палаты, убирать за больными, памперсы менять, если надо. Я долго сомневалась и пролила много слез. До пенсии осталось всего ничего, а тебя выкидывают на улицу. Нам казалось, что нас больше никуда не возьмут, что в таком возрасте государству работники не нужны. Но в реальности оказалось совершенно наоборот: в таком возрасте только и берут на работу (я имею в виду младший медицинский персонал и прочие должности среднего звена).
Впервые за долгое время я должна была ходить на собеседования. Мне было страшно, стыдно, я придумывала тысячу поводов, чтобы кому-то не звонить. Дочка помогла мне с резюме в интернете, я даже откликалась на интересные вакансии, но боялась, что отбор в частных клиниках будет очень жесткий. Я врала всем и себе, что звонила работодателям с вакансиями. А потом начала звонить на самом деле, потому что поняла, что не хочу сидеть дома.
Я чувствовала себя, как девочка-первоклассница. Но мне было проще, потому что мы искали работу с «сокращенной» подругой. В первый же день после сокращения мы обошли почти все клиники города Минска. Просто приходили, стучались в отдел кадров, спрашивали, нужны ли работники. Думали, что на нас будут смотреть, как на пустое место. Но это совершенно не так. Нас встречали уважительно, в некоторых местах даже как родных. Только в одной клинике на нас даже не подняли глаз, как будто бездомная собака зашла в офис, где выпекают торты для элиты: «Мест нет». Зато мы попробовали и спокойно из этого учреждения ушли.
Приходить куда-то оказалось вообще не стыдно. Несмотря на то, что было очень неловко и ждешь от ворот поворот. У нас брали телефоны, вакансий открытых было мало, но намечались в будущем (кто-то планировал уходить на пенсию, кто-то просто увольняться).
Самое жуткое собеседование было в частной стоматологической клинике. Они сами меня вызвонили через сайт с резюме, причем звонили раза три. Первые два я просто не могла приехать, а на третий подумала, что, раз так активно звонят именно мне, наверное, надо попробовать.
Мне кажется, пройти кастинг в модельное агентство в Париже было бы легче, чем собеседование в клинику, где обещают 400 рублей обычному регистратору.
Захожу к ним, думаю, что собеседование будет один на один с начальством. А там сидит ещё восемь человек. Вышла женщина с анкетами – не лень им было их отпечатывать! В них подробно расписаны личные данные, словно это вербовка в какие-то органы: кем и где работает муж, кто дети, что за образование, какого я вероисповедания. Можно подумать, что если бы я сказала, что я мусульманка, меня сразу же бы облили водой и выгнали из офиса или предложили надеть хиджаб.
Раньше такого не было. В молодости я долго работала в Министерстве статистики (ЦСУ), ты просто приходил, спрашивал, нужны ли работники, если да – отдавал трудовую книжку, диплом – и на следующий день приступал к работе. Всё. Никаких дурацких вопросов и пыли в глаза. Хочешь работать? Работай. Стажировок никаких тоже не было.
На работе есть молодые «звезды», которые с тобой даже не здороваются
Нас стали вызывать по одной через стеклянную дверь. Мы, как куры, сидим на своих шестах и видим, как к 12 расфуфыренным персонам выходит жертва. 11 женщин с пышными прическами и один скромный мужчина-интеллигент. С надменным видом у меня начали спрашивать: «Ха-ха, вы закончили училище?!» На что я спросила уже со злобой: «А чем это не учебное заведение? Вы читали мое резюме, приглашали трижды, забрали мой день, а теперь с издевкой спрашиваете, что я закончила?» Дальше были противные вопросы. Был какой-то вопрос про детей, который меня взбесил. Слава богу, я его уже не помню. С собеседования я ушла с четким решением, что сюда больше не вернусь. Мы разболтались с женщинами в очереди, оказалось, что эта вакансия висит четыре месяца. И некоторые девочки приходят вторично.
После этого ни на одну вакансию коммерческих структур я не откликалась – отбило желание. Потому что мы живем в городе Минске, посмотрите на людей в транспорте, магазине – это обычный город. И как на должность регистратора может приходить женщина с ключами от порше в кармане? А сложилось такое впечатление. Всё это немного оторвано от реальности. Я претендую на обычную должность, знаю свою работу, есть опыт и знания… Неприятно.
Потом я объехала все государственные учреждения по второму кругу. Оказалось, что в одну клинику (на другом конце города) нужен регистратор. Я решила попробовать, так как выбора у меня особо не было. Новые обязанности пугали: тут нужно было работать с большим потоком людей, на предыдущем месте мы сидели отдельно и работали только с врачами.
Людей в таком возрасте сокращать нельзя. Это сумасшедший стресс, и не каждый человек сможет с ним справиться. И морально, и физически это сложно. Молодым людям проще перестроиться – я же знаю, я тоже была молодой. Это не рост, а хождение по мукам. Во всяком случае, первое время. Уверенности в себе у меня особо не появилось, но я учусь общаться с новыми людьми, решать новые задачи, учиться. Поэтому, деменция, обойди меня!
Две недели я ходила на бесплатную стажировку. Первое время даже не было возможности выйти в туалет: люди больные, часто злые, торопят. Про какие-то ссобойки вообще не шло речи. Я ела утром дома и когда возвращалась – вечером. Девочки предлагали мне чай или кофе, это было приятно. В любом коллективе есть очень душевные люди, которые помогут и подставят плечо. Есть и свои звезды, которые могут даже не здороваться. Хотя вы один коллектив, по идее помогаете друг другу быстрее справиться с рабочей нагрузкой, а выглядит так, будто ты что-то у этого человека забираешь. Причем, он может быть гораздо младше тебя. Сначала я очень расстраивалась, даже плакала, а потом решила не реагировать, просто работать.
Эти же женщины сподвигли начальство принять решение по человеку, которого искали, быстрее. Мне позвонили и предложили оформлять документы. Если бы не они, я бы там не осталась: работа незнакомая, сообразить что-то самому тяжело. Ты учишься всему новому, переспрашиваешь по несколько раз. В первый же рабочий день я хотела забрать документы. Поток людей – это невыносимо. Но ко всему привыкаешь.
Самыми скандальными пациентами оказались вовсе не бабушки – они вообще божие одуванчики – а молодежь 25+.
Многие из них приходят с таким видом, как будто им все должны. И ждут такой же реакции – чтобы под них все прогнулись. Публично просят позвать администрацию, повышают голос, привлекают к себе внимание. Администрация такой тип людей знает: и им проще просто подыграть. Их видно сразу, даже слышно по телефону.
Был случай, когда я в один из первых дней на стажировке заполняла карточку больного, но очень нервничала, забыла очки, не могла разобрать фамилию в паспорте. А документ был ещё очень выцветший. Я спрашиваю:
– Подскажите, как правильно пишется фамилия?
– Там написано!
– Плохо видно.
– Так если плохо видишь, х*ли ты тут сидишь?!
Мужчина был явно выпивший, поэтому с такими вообще нельзя ругаться, нужно просто продолжать свою работу. Ну чего я тут сижу – действительно, сама не знаю! Тогда их сразу всё устраивает и нравится. Некоторые, конечно, оставляют жалобы, но это крайний случай.
Не принимать вещи близко к сердцу я научилась не здесь, а еще на прошлой работе. Там были действительно серьезно больные люди. Сколько мы слышали и видели… Мы вели всю их историю болезни. И я прекрасно знаю название диагнозов, которые не озвучивают, а прячут. Например, если родственники не хотят, чтобы человек знал, что у него онкология, то врачи открыто не пишут это. Про заболевание скажут только родственникам, а в выписке пациенту напишут RETI (название изменено), он-то не знает, что значит этот набор букв, а я знаю. А если еще и возраст небольшой… Это всё очень тяжело через себя пропускать. Эпикризы же были и посмертные.
Менять работу в 50 – это как будто у меня съели уже пять лет жизни
Раньше я шла на работу, как на праздник, спокойно собиралась утром, без нервов и паники. Может, через полгода и здесь что-то изменится. Но это дикое напряжение. Никому бы не пожелала. Ты чувствуешь себя, как ребенок в детском саду, а все вокруг – воспитатели. И ты их дергаешь за рукав: «Пожалуйста, подскажите! Подскажите!» А ты взрослый человек без нужных этому месту знаний. Это непросто, но в будущее я смотрю позитивно. Куда же без позитива. Всему научусь! Но больше работу искать не буду (смеётся).
Я жалею о единственной вещи: что не получила нормальное человеческое образование, высшее. В некотором роде это гарант. А то, что про беларуское говорят, что оно плохое… В любом случае, образование должно быть. Это развитие, кругозор. Может, оно у нас в чем-то даже лучше, чем в Испании, просто мы об этом не знаем. Надо пробовать любить страну, в которой живешь.
